В девяностые, когда развалился СССР, кто-то спился, повесился, или наоборот поднялся и сколотил состояние, а моя мама сошла с ума. Так сказала психотерапевт, которая по совместительству была подругой тётки матери. В графе диагноз написали "шизофрения".
Начало истории вы можете прочитать здесь.
Больница - двухэтажный деревянный барак с сетчатым забором. Тюрьма. Внутри - деревянные лавки-столы, здесь же комната свиданий.
Кормили плохо. А нам с сестрой и самим есть было нечего. Тогда нам помогали бабушка с дедушкой, когда они приезжали к маме, они привозили продукты и нам: картошку, какое-то мясо. Мы ходили к маме раз в два дня. Она с жадностью съедала, эгоистично по-детски просила то рыбу, то сладкое. Мама осунулась, виновато улыбалась. Просила, чтобы мы приходили почаще. Заговаривалась. Когда это случилось в первый раз, мы не знал, сколько это продлится. В больнице она пролежала почти два месяца.
Мамина зарплата лежала в банке, чтобы её забрать, нам нужно было разрешение лечащего врача. С улыбкой та сказала, что сделать этого не может: "Вы что, девочки, забыли, где лежит ваша мать?" Мы умоляли её, стоя практически на коленях, нам нужно было платить по счетам, что-то есть, да и к тому же зима пришла тогда быстро, а из теплой одежды у меня была только лыжная курточка, из старой я тогда выросла. Я надевала несколько свитеров и шла в школу, там, пока никто не видит, снимала это всё и прятала в пакет. Конечно, я заболела. Через год сестра купила на первую зарплату мне теплую шубу, она устроилась на завод.
Мы стояли под окнами психотерапевта и кричали о помощи, из здания она нас попросила уйти. Я не знаю, слышала ли тогда нас мама, как мы сначала унижались, а потом кидали проклятия в сторону этой женщины, которая не хотела нас понять. Я ненавижу её до сих пор, я не могу забыть эту улыбку всевластия, которая лежала на её лице, ей нравилось чувствовать власть и издеваться над людьми. Психотерапевт, который мало чем отличалась от своих пациентов, которая мало чем отличалась от фашистов. Когда приезжали бабушка с дедушкой, они мило общались по-татарски. Кажется, именно они нам дали денег, чтобы мы как-то пережили этот момент. Многие факты стёрлись из памяти. Я ничего не понимала. Это было неважно.
Тогда я не понимала одного
Что взрослые играют в детскую игру: если закрыть глаза, то мир исчезнет. Они не хотели помочь своей дочери, они хотели спрятать ее в стенах больницы, чтобы никто не видел их позора. Вряд ли они это осознавали. Они повесили на себя ярлык мучеников. У моей мамы изначально не было шизофрении, её довели до этого, пичкая транквилизаторами. Прошло более 20 лет, я до сих пор уверена, что у мамы был нервный срыв. Если бы мы жили в Европе, ели бы у нас были деньги, если бы хоть кто-то захотел ей искренне помочь, этого бы не случилось... Если бы, да как бы...
Наша жизнь стала однообразной. Весну и осень она проводила в лечебнице, которую со временем перенесли в кирпичное здание районной больницы. Жизнь шла своим чередом. Я переходила из класса в класс, скрывая о том, что происходит в семье. Когда мама переставала пить таблетки, болезнь возвращалась. В моменты приступов она начала вспоминать свою жизнь, что она не сделала, чего не добилась, сокрушилась, что всё время слушала родителей, что не жила так, как сама хотела. Каждый такой приступ становился сильнее. Она не была Наполеоном или Гитлером. Она была собой, но другой: злой, обидчивой, по-животному и яростно сильной. В ней не уживались два человека: спокойная и слабая женщина, живущая в нищете с двумя детьми и та, кем она становилась - я всё могу, мне на всё по фиг.
Она не спала по несколько суток. Не спали и мы, потому что она постоянно заходила в нашу комнату и говорила, говорила. Мы пытались спать, но она начинала кричать, если мы засыпали. Мы уговаривали ее, чтобы она пошла спать, но ничего не получалось. Мне было страшно. Я плакала. Со временем к приступам приводило любое волнение. Сестра загуляла до поздней ночи? Мама опять в больнице. Не хватает денег - мама в больнице. Когда это всё начиналось, мы вызывали бабушку с дедушкой. Мы были детьми, которые не могли ничем ей помочь
Она становилась злой. Она могла ударить. Один раз мама начала скидывать с пятого этажа вещи, которые падали на голову людей. Она смеялась. Она смеялась, когда рвала фотографии со свадьбы. Она смеялась, когда посылала родителей к чёрту. До какого-то времени маму ещё держали на заводе, но болезнь затягивалась, выхода не было, психотерапевт повышала дозу, повышала тяжесть медикаментов. Однажды мама не смогла встать с кровати. Я тогда уже училась в 10 классе, а сестра вышла замуж и не жила с нами. Мама не разговаривала, она мычала, а из её рта текли слюни. Я собрала её, одела и мы поехали к психотерапевту, почему-то мне показалось, что это именно из-за новых таблеток, которые прописала врач. Та встретила нас с вечной улыбкой.
Видимо, дозу не рассчитали, - спокойно сказала она. - Езжайте домой. Что вы ко мне-то приехали? Всё пройдёт.
У меня не было сил спорить, я хотела убить её, как и в далеком детстве.
И мы поплелись на маршрутке обратно. По дороге у мамы текли слюни, она выла, пугала людей. Те смотрели на нас кто с осуждением, кто с жалостью. Я злилась, ругалась на маму. Её тело не слушалось. Она пыталась что-то сказать, но ничего не получалось. Я боялась встретить знакомых. Я боялась, потому что не понимала, что с ней.
Дома ей стало плохо. Я поила ее водой. Через несколько лет я узнала, что тогда она хотела покончить с собой и наглоталась таблеток.