"От героев былых времен, не осталось порой имен" ...Слава Богу, остались имена. Благодарю судьбу, что свела меня когда-то с участниками Великой Отечественной. Помню в Ельце встретился с Владимиром Семеновичем Сахаровым. Огромного роста был мужик, несмотря на преклонный возраст, мог дать фору молодым. Кулак с пудовую гирю. Рассказывал о своем боевом пути зычным голосом. Впрочем, не удивительно, Владимир Степанович служил Родине всю свою жизнь.
Владимир Степанович Сахаров родился в 1922 году. Как известно, на призыв бойцов 1921-1922 года рождения пришлось самое большое за всю Великую Отечественную количество потерь. Владимир Степанович прошел Курскую дугу, освобождал Белоруссию и дошел до Германии.
- Родился я в 1922 году в Саратовской области, в городе Балашове, - рассказываал Владимир Степанович Сахаров. После окончания семилетки надумал поступать в военное училище. Как-то прочел в газете объявление о наборе в астраханское стрелково-пулеметное училище. Заявление на поступление в это училище я подал в конце апреля 1941-го. Война уже предчувствовалась, немец шагал по Европе. В мае меня вызвали на обучение и отправили в летний полевой лагерь, на карантин. Там и застала меня война. Тогда, вместо положенных двух лет, программу обучения сократили до 6 месяцев, и в училище я проучился до декабря 1941-го.
Присвоив звание лейтенанта, меня направили в 280-ю стрелковую дивизию, которая формировалась в Сталинградской области. Так я стал служить в 3 батальоне 1035-го полка, который стоял в селе Унтендорф – селе поволжских немцев, неподалеку от Камышина. Помню, шел я в эту немецкую колонию пешком, по 41-градусному морозу. Мужчин-немцев в этой деревеньке практически не было, оставались всего несколько фройляйн, но отношение к ним у всех было хорошее. В Унтендорфе мне предстояло обучать новобранцев для фронта, и я целых три месяца занимался с молодыми солдатами.
После этого нас собрали в Камышине, вручили красное знамя, погрузили в эшелон и повезли на фронт. Куда – нам не говорили. Помню эшелон ехал через мою родину, через Балашов, прямо мимо дома и я даже не смог зайти домой, передать привет родным через кого-либо. Поезд пролетел мимо…
Эшелон с фронтовым пополнением остановился где-то между Тамбовом и Мичуринском. Там нас высадили, и мы стали рыть траншеи для обороны. Выстроив рубеж глубокой обороны, в июне 1942-го послали на замену потрепанных войск в Орловскую область, где шли бои. Нам предстояло выйти на рубеж, где они остановились. А именно - в село Верховье.
Бойцы выходили по одному, по два человека, неорганизованно, а мы, свежие силы, их меняли. В «наследство» от прежних бойцов не оставалось никаких оборонительных сооружений. Вместо траншей-окопов они сражались в каких-то наскоро вырытых лунках. Бои были такие, что солдаты не успевали даже окапываться как следует.
Первый приказ был – провести разведку боем, и занять высоту, где держал оборону противник, улучшить свои позиции и, кроме того, захватить языка. Рано утром на рассвете наш батальон пошел в атаку. Хорошего оружия у нас не было, шли в атаку с семизарядными винтовками, берданками 1891 года выпуска. Самое современное оружие, которое у нас было, это станковый пулемет «Максим» - не пулемет, а бревно, которое не стреляет.
Противник нас обнаружил и накрыл шквальным артиллерийским и пулеметным огнем. Мы дошло только до первой линии проволочного заграждения из спирали Бруно, второй наш взвод нарвался на минное поле и подорвался там. В результате мы отступили обратно, моя рота потеряла около 10 человек и вместо языка, трое наших минометчиков попали в плен к немцам. Таким трагическим и провальным было первое боевое задание.
Потом, там же, в Верховье я был ранен. Замполита, который находился рядом со мной убило, а мне досталась пуля в пах. В госпитале лечился в Лебедяни. Через месяц вернулся в свою роту и продолжил воевать.
И как-то снова в Верховье звучит приказ: «Взять высоту и улучшить позиции». Мой взвод выдвинулся вперед всего батальона, пулеметчик нарвался на мину, но, несмотря на это мы захватили немецкий блиндаж. Блиндаж был огромный, укрепленный железнодорожными рельсами и шпалами, ни одна бомба не возьмет. Через день и ночь батальон вышел на мою позицию и тут мы уже стали крыть немцев огнем так, что они начали отступать.
Как я уже говорил, пулемет «Максим», вошедший в историю как грозное и эффективное оружие, постоянно отказывался стрелять по причине отсутствия воды в кожухе. Вот это техника! Его нужно было постоянно охлаждать, как радиатор автомобиля. Этот пулемет однажды меня чуть не угробил.
Как-то нас сняли с рубежа Верховье и после марша вдоль фронта вышли на рубеж Ливны. Сходу, слившись с другими соединениями, прорвали оборону в Ливнах, и пошли в наступление по направлению Щигры-Курск. Выйдя на станцию Слобода противник нас здорово контратаковал – и с флангов, и с фронта. Моего помкомвзвода Золотова убило, пулеметчика тоже, я сам взял в руки пулемет «Максим» и начал стрелять. А пули из «Максима» вылетали и ложились в пяти метрах. От кожуха пулемета валит пар как от самовара, он плюется пулями, а немец прёт и прёт. Мне бы конец там и пришел, но я заметил нашу танкетку и бросился к ней. Так я спасся, а танкетка из своего пулемета заняла место нашего пулеметного гнезда и заглушила атаку фрицев. Так что «Максим» этот хорош только в фильме «Чапаев», в руках Анки.
Наши части продвигались к Курску. И как-то, уже километрах в 6-8-ми, на нас налетели «Мессершмиты» и разбомбили вдребезги – побило людей, лошадей, зенитную установку на конной тяге. Конягу на моих глазах разрезало пополам как бритвой. Мы с комбатом ринулись бежать от зенитной установки, на которой «мессеры» сосредоточили огонь, а два самолета начали палить из своих пулеметов по нам. Пули лились дождем! Как оба остались живы, я не знаю.
Только вроде бы все стихло, «мессеры» ушли, мы стали приводить строй в порядок, и только построились для дальнейшего марша, как стервятники вернулись и ударили в тыл. Снова ливень свинца, кровь и смерть. Ранило осколком и меня - разнесло одну треть бедра и посекло лицо. Вместе со мной ранило и комбата. Но не очень сильно. Он перевязал голову и продолжил бой. Потом комбат Клименко стал Героем Советского Союза. Я же оказался обездвижен. Мой адъютант Щегловатых и боец Терещенко погрузили меня в пулеметную повозку и отправили в медсанбат.
Лечился в госпитале где-то под Тамбовом я полтора месяца. Затем еще месяц пробыл в запасном полку, потом принял пулеметную роту и мы оказались на реке Друть, уже в Белоруссии, где провели в обороне 3 месяца. 24 июня 1943 мы пошли на прорыв обороны. В пойме реки Друть, после трехчасовой артподготовки начался прорыв немецкой обороны. Реку форсировали, и где-то около полудня погнали немцев. Тот прорыв на Друь был одним из самых благополучных, полк понес минимальные потери, человек около двадцати. Спасало нас то, что места там торфяные и немецкие снаряды плюхались в торф, причиняя минимальный вред. Там на моих глазах погиб заместитель командира Бочаров. Мы шли с ним вместе, и его убил снайпер, попав прямо в висок. Мне, выходит, везло. Ведь снайпер мог выбрать и меня…
С боями мы двигались дальше по Белоруссии. Продвигаясь к Березине шли по болоту, за собой тащили 65-милиметровую пушку, пулеметы. Нас должны были поддерживать танки, но они по болотам не прошли. Один на один с врагом оказалась пехота и один танк. Но немцы на сопредельном берегу, завидев нас бросились бежать. Все-таки советские войска уже показали свою мощь, фрицы были здорово напуганы и уже так не геройствовали как раньше.
На другом берегу был немецкий плот. Немцы его бросили и стали удирать. Тогда я предложил бойцам моей роты, на добровольной основе переплыть Березину вплавь с катушкой связи, чтобы при помощи провода притащить плот к нам. Желающих не было. Тогда мне пришлось приказывать, бывшему партизану Ледовскому и рядовому Хрыкову раздеваться и выполнять задание. А что делать? И они поплыли. Когда ребята были в воде, в небе появились «мессеры» и обстреляли пловцов. Но – не попали. В результате Ледовский и Хрыков блестяще справились с заданием. Привели к нам плот, и началась переправа. Первыми на плот погрузились сорок человек и наша пушка. После того, как я отправил плот, ко мне подошли комбат Маркин и замначштаба Сухоняев и попросили назвать фамилии парней пригнавших плот. Так как Ледовский и Хрыков первыми форсировали Березину, обеспечили переправу и выполнили такое тяжелое и опасное боевое задание их удостоили звания Героев Советского Союза. Меня за идею потом наградили орденом Красной Звезды.
После Березины наши войска разбили Минско-Бобруйскую группировку немцев. Наша дивизия участвовала в их окружении. Сжимая кольцо, мы сами дважды попадали в окружение. Даже штабы полка и батальона оказывался в окружении. Это были одни из самых страшных боев, там я уже думал, что не выживу. Но все атаки фрицев мы отразили.
Потом была Польша. Там я еще раз должен был погибнуть. Как-то немцы начала минометный обстрел прямо из леса. Крыли так, что земли и неба не видно. Тут им стали отвечать наши минометчики и мы бросились добивать немцев в лес… В лесу уже мы уже попали под минометный обстрел наших же. И от наших же полегло много своих. Так на моих глазах изрубило на куски комбата Маркина, а я опять выжил.
Затем Владимир Степанович Сахаров участвовал в ожесточенных боях за Кёнигсберг. Дошел до Берлина, где и закончил войну. Владимир Степанович награжден двумя орденами Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За взятие Кёнигсберга», «За взятие Берлина», «За победу над Германией» и многими другими.
После войны Владимир Степанович Сахаров продолжил службу в вооруженных силах. Служил в различных частях, и соединениях. Долгое время жил во Владимире, служил в штабе гражданской обороны. Потом переехал в Елец к сыну, где и прожил до конца своих дней. Не стало Владимира Семеновича всего несколько лет назад. Вечная память, Вечная слава.
Евгений Федерякин