Питер Маршалл
Реформация в Англии, ознаменованная отказом Генриха VIII от власти Папы в 1533-4 годах, обычно рассматривается как процесс общественного преобразования, посредством которого один вид религиозной культуры постепенно превращается в другой. По сути, католическая нация стала явно протестантской, и многие историки часто спорили о том, как быстро и насколько полно произошла эта трансформация.
В конце написания книги, которая пытается пересказать историю английской Реформации и поразмышлять о ее значении и значении, я пришел к тому, чтобы взглянуть на вещи по-другому. Реформация не просто изменила («реформировала») религиозный и теологический характер английской церкви; оно произвело глубокую и перманентную революцию в самом значении слова «религия» и его месте в индивидуальной и коллективной жизни. Как процесс изменений, мы, вероятно, должны воспринимать его как менее похожее на прохождение песка через песочные часы и больше похожее на тряску калейдоскопа.
Реформация вызвала глубокие разногласия в английском обществе - это вряд ли новое откровение. Но важно понимать, что разделение английской Реформации было не просто побочным продуктом выбора, сделанного людьми в отношении религии. Скорее, подразделения сами были движущими силами и формирователями процесса выбора и эволюции форм того, что фактически выбиралось. Те, кто называли себя евангелистами или «истинными христианами» - людьми, которые в конечном итоге станут известны как протестанты, - были подтверждены в своей вере знанием, что они не были «папистами». Расширение использования таких уничижительных терминов было центральным в динамике разобщенности. Неоднократные жалобы на правительственные прокламации и официальные проповеди, чтобы люди не называли друг друга папистами, еретиками, фарисеями, или пуритане - это дань уважения эффективности именования в создании нового вида религиозного ландшафта. К середине десятилетия XVI в. Множественные конкурирующие формы христианской веры уже были на пути к буквальному превращению в деноминации.
Точно так же, как и протестанты, католики разных видов все больше понимали свою идентичность с точки зрения того, чем они не были, что представляет собой ключевой разрыв в католической идентичности на всем протяжении Реформации. До конца 1520-х годов и судьбоносного отказа папы Климента VII предоставить Генриху VIII аннулирование его брака с Екатериной Арагонской, папский авторитет в Англии почти не подвергался сомнению. Но это не было так много празднуется. Папа, если люди вообще думали о нем, был воспринят как должное. Люди считали себя христианами и католиками, но не называли себя католиками, что еще не имело смысла. Даже такой вдумчивый и образованный мирянин, как сэр Томас Мор, как сообщается, полагал, что римское первенство было «не столь важным моментом и важностью, а скорее. , ,
Но поскольку евангелисты, такие как Уильям Тиндейл, последовали примеру Лютера в определении папы как антихриста, и как королевские пропагандисты осудили его как выскочка «епископа Рима» и узурпатора законных прерогатив короля, некоторые католики начали переосмысливать. Отношение Генриха VIII к папству изменилось как в позитивном, так и в негативном направлениях, - скорее в том, как некоторые люди обнаружили, в какой степени они чувствуют себя страстными и преданными европейцами после решения 2016 года отказаться от наследия Римского договора. К 1534 году Томас Мор решил, что папа, в конце концов, является должностным лицом божественного учреждения и единственным надежным гарантом единства и истины в Церкви. До того, как царствовал Генрих,
По общему признанию, только горстка людей отказалась давать клятву Генри в 1534 году, признав брак с Анной Болейн, и безоговорочно, если безошибочно отказаться от папы. Но это требование о торжественном публичном заявлении о согласии - а затем и более ограниченных при Эдварде VI и Елизавете I - имело вероятный, но непредвиденный эффект, заставляя людей делать паузу и размышлять: о проблемах дня и о том, где они стояли. их. Многие люди клялись неохотно и неуверенно, поэтому требования о соответствии непреднамеренно, но коварно способствовали утверждению, что внешнее послушание и внутреннее согласие не обязательно должны сочетаться; что могут быть места для свободного проявления веры, куда не доходят щупальца государства - что религия может даже быть вопросом личной совести, отделимой от гражданского долга.