Валерия Олюнина, журналист:
Может быть мне сейчас так кажется, что когда мы вышли из "перестройки", события пошли очень быстро, вот и тогда, кажется, каждый день, что-то случалось, и мы даже не успевали понять, что происходит.
О Цое я однажды писала большой пост, не буду повторяться, кроме того, что долгие годы он казался человеком, к которому не прилипала грязь и все эти продукты распада эпохи. На концерте в Красноярске он поразил меня непроницаемой маской вместо лица. Обычно мы таким и видели его на экране, но тут был живой концерт, толпа орала, а он играл группу крови так, как будто все это к нему уже не относилось.
Потом по телевизору сказали, что он погиб в Латвии. Осознание, что Цоя нет, пришло, когда вышел "Черный альбом".
Почти тридцать лет прошло, и вот нынче я попала в Ереван и в первый же вечер мы с моим товарищем пошли пить эстонскую водку в "Генацвале" под пхали и что-то еще, потом он резко вспомнил, что его звукач, которого все зовут Цоем, сегодня играет с ребятами на Сарьяна.
Мы уже в приятном подпитии поехали туда, бросив машину, зашли в клуб, невероятная энергия "оттуда" накрыла меня. Хотелось плакать, смеяться, орать одновременно. Ереванский Цой в черных очках и его команда играли русский рок так, как будто мы все были в году 1989, никакой стилизации, но музыка звучала очень свежо.
Потом пошли песни Шевчука, "еду я на родину, пусть кричат уродина" звучало и для Армении, и для России, молодой пацан флейтист, не прожив эти годы вместе с музыкантами, которые принадлежали все к нашему поколению, играл так, будто вверху сошлись два поля, небесные настройки, которые на одну волну настроили и армянскую энергию и драйв питерского андеграунда, уже очень забытого. Мы выпили еще текилы, досидели до второго отделения, где люди подпевали на чистейшем русском языке, и эта вторая реальность, а может и первая , была для меня важнее и подлиннее, чем все то, что мы пережили в эти десятилетия...
