Иконография, где костлявая Смерть, приплясывая, ведёт к могиле представителей всех сословий, появилась в середине XIV века в Европе. Рыцари, купцы, духовенство, смерды – никто не мог избежать погибельного костяного танца, сопровождающегося стихотворным комментарием. Макабр является особым синтетическим жанром, просуществовавшим в Европе до середины XVI века. Он, прожив двести лет, тоже умер, что ещё раз доказывает: смерть неизбежна и она придёт, танцуя.
Всё началось с появления в литературе XII века сюжета «трое мёртвых и трое живых». В разгар празднества, охоты или пира, к трём живым вдруг пристают трое мертвецов, которые начинают вести разговоры о том, что жизнь преходяща, мирские дела суетны, а ваша прекрасная парча и ухоженная кожа истлеют точно также, как грубая одежда бедняка и его мозоли. Позже сюжет переместился из поэм (вроде «Я умру») на визуальные образы гравюр и барельефов. Впрочем, до сих пор неясно, почему пляска смерти получила название макабра.
Ведь по-французски «смерть» – «la mort», а не «macabre». Есть версия, что «Macabre» – это имя собственное, т.к. в 1376-ом году парижский поэт Жан Февр обмолвился: «Je fis de Macabre la danse», то есть: «Я написал Макабрский пляс». Приемлемой выглядит версия и о том, что это ономатопея, то есть звукоподражание. Клац-клац, топает скелет! Слово «macabre» передает звяканье костей. Кроме того, этимологию порой возводят к латинским словам «mactorum chorea», означающих «пляску тощих». В общем, лингвистических корней у макабра множество, отчего он ещё больше напоминает смерть – о ней тоже не знаешь в каком облике придёт.
Но ошибочно понимать Средневековье, как нескончаемый голод, чередующийся войной и эпидемиями. Примерно до XI века в Европе голод был если не редким, то уж не частым явлением, а крестьяне могли, например, свободно охотиться, где им заблагорассудится. Проблемы начались с демографическим ростом, когда народу стало не хватать ресурсов для удовлетворения потребностей. Верхушка общества поспешила застолбить за собой привилегии, что видно по куче вышедших статутов, ограничивающих и регламентирующих жизнь общества. Поэтому-то Ле Гофф назвал смерть в европейской культуре «великим отсутствующим». До определённого момента её иконография крайне скудна и даже всадник на бледном коне не тронут разложением. До середины XIV века смерть в Европе «побеждена», ей не уделяют много внимания и не особенно-то боятся. Христос одолел смерть, поведав людям о вечной жизни, которая лучше бренного существования. Скорее, осуждается земная жизнь, а не её конец. Но в середине XIV века Европу потряс настоящий удар, когда всего за несколько лет «Чёрная смерть» унесла почти двадцать пять миллионов жизней. Добавьте сюда Столетнюю войну, вторжение османов и близкое крушение Византии, пленение Папы в Авиньоне, произрастание ересей, Реформация, которая не за горами, ожидаемый конец света в 1550-ом….
Тут-то и возник макабр, как реакция на ужас, который никто из средневековых людей ранее не испытывал. Смерть вошла в жизнь европейцев. Впервые пляска смерти зафиксирована в Центральной Германии около 1350 года. Через пару десятилетий немецкий сюжет дошёл до Франции, где и получил масштабное распространение в иконографии. Уже упомянутый поэт Ле Февр, чудом не умерший от чумы, переработал германский сюжет, который затем перекочевал в Англию и Италию. А неподалёку в Каталонии пляску смерти танцевали уже давно, выбирая для этого кладбище возле церкви. Оно и неудивительно, ведь макабр проявлялся в самых различных ипостасях. Его не только отплясывали в живую, но и изображали во фресках, гравюрах, живописи, скульптуре, книжной миниатюре, ксилографиях, даже игральных картах. Скелет или труп проникали повсюду, в том числе на христианские надгробия. Известны могилы с «трансами», т.е. не бородатыми девками, а изображением полуразложившегося трупа, некоего телесного перехода. Гуру медиевистики Жак Ле Гофф приводил такой пример: «Так, на могиле кардинала Лагранжа во Франции изображено мертвое тело, которое должно напоминать прохожему о суетности и смирении: «Вскоре ты будешь, как я, отвратительным трупом, кормом для червей».
Почему сегодня так важна тема макабра? Любой уважающий истину культуролог скажет, что представление того или иного общества о смерти, являются важнейшим маркером человеческого развития. То, как мы относимся к смерти, определяет наше отношение к жизни. Так, Йохан Хейзинга, выпустивший в 1919-ом культовую работу «Осень Средневековья», полагал, что макабр – это вынужденное переживание отвратительного, страшного и безобразного, что характеризует глубокую психологическую травму Европы перед Возрождением. Хейзинга видит в макабре боязнь смерти у человека позднего Средневековья. А вот интересный историк-самоучка Филипп Арьес (кстати, связанный с «Аксьон франсез» и считавшим себя «правым анархистом») наоборот увидел в макабре страстную любовь к земному существованию, немножко мягкости и даже щепотку доброты: «В изображениях Пляски Смерти до XVI в. встреча человека и Смерти не брутальна. Жест Смерти почти мягок, она скорее предупреждает человека о его скорой кончине, чем разит. Она приглашает свою будущую жертву взглянуть на нее, и сам ее вид служит предупреждением: «К Великому Судье вам надлежит явиться». Со словами, в которых смешаны ирония и благочестие, обращается она к купцу, ростовщику, врачу. С несчастным пахарем, прожившим всю жизнь в заботах и трудах, она говорит иначе, твердо, но и сочувственно: умереть придется, этого не избежать, но «Ты Смертью должен быть доволен. Она избавит от забот».
Макабр оставляет простор для толкования. Это может быть театральное представление, как в Каталонии, форма поминок с тризной, боязнь перед бичами Средневековья – войной, чумой, голодом, форма социального протеста, когда с неким злорадством богач или Папа Римский держит за руку сдохшего виллана. Не зря же про умершего короля пелось: «Это теперь всего лишь мясо для червей, все его величие отдано червям». А может быть всё проще, и дело в «memento mori», то есть «помни о смерти». Но это, как говорится, самое сложное.
Жизнь бренна. Людей не спасут ни ботокс, ни липосакция. Какой бы ещё хитроумный способ убить рак не придумали учёные, вас всё равно сожрёт очередная патология. Так не лучше ли уйти в последний путь не скукожившись на больничной койке, а приплясывая и держась за руки с самой Смертью? Под пение луговой дудочки и лихой разбойничий танец? Весьма заманчивое предложение в век скучной эвтаназии! А можно придумать кое-что поинтересней.
На первых изображениях макабра присутствовала вся иерархическая цепочка зрелого Средневековья. Начиная от королей и Папы Римского, графов и рыцарей, до калек и последнего батрака. Всего двадцать четыре персонажа. Смерть – то, что обнуляет иерархию. Это как передел земли в крестьянской общине – периодически нужно делать. Иначе о смерти забывают, считают её чем-то далёким и несуществующим, хотя она близко и уже поднесла к отсутствующим губам дудочку. Было бы здорово нарисовать современный макабр, где, взявшись за руки, к могиле скачут полуразложившиеся президент, патриарх, светская львица, мокасинник, гопник с района, журналист, тётка-чиновница, министр, блоггер, полицейский.
И внизу подпись:
«Мы были тем, что вы есть. Вы будете тем, что мы есть».
