На стройке у нас вовсю трудился местный, сельский люд. Это имело свою обратную сторону – у всех было свое хозяйство, к которому не грех, понятно, приложить руки. А желательно чего-то еще. Так что, начав работу с утра, к середине дня, к двум-трем часам народ массово тянулся домой, по своим хозяйствам. За инструментом и прочей мелочью приходилось следить зорко – не единожды что-то прихватывалось «взаймы», «до завтра», а то и «на пару деньков», если хозяин задерживался в городе.
Но то стройка, а заботы о всяческой живности и земле – требовали непрестанного пребывания. Нашу будущую экоферму я планировал отдать в аренду неким, умозрительно мной представляемым «работящим, трезвым людям желательно православного вероисповедания», предварительно испытав их в качестве работников по найму.
Участок под ферму был уже приобретен и оформлен. Находился он в паре сотен метров от нашей территории, на той же улице, аккурат напротив извилистой грунтовой дороги, спускавшейся с холма в нашу долину. Купили мы его у бабули, давно перевалившей за восемьдесят. Бабуля была крепкая – каждое воскресенье, надев белую накрахмаленную кофточку, она выдвигалась в неблизкий путь к храму, а это три километра в обе стороны. Практически все время она копошилась – то с огородом, то с птичками, перебегая от сарайки к сарайке.
Родня давно уговаривала бабулю переехать в город, Анна Афанасьевна держалась до последнего, но, видно, последнее было уже не за горами. Сторговали мы все незадорого – тысяч за сорок. Рублей, понятно. Дом на участке был в чем-то сходен со своей хозяйкой: старенький, покосившийся, с одного угла слегка просевший. Однако проведенный мной осмотр показал его полную пригодность для дальнейшего освоения: где-то поштукатурить, где-то покрасить, и – жить вполне можно. Главное – были свет, газ и вода в колодце у калитки. Прямо за огородом начинался живописный ольховый лес, в сотне метров справа – заброшенный яблоневый сад, тянувшийся на несколько гектаров.
От работников требовался уход за хозяйством, огородом и домом, я же взамен был готов предоставить обустроенный дом, живность, корма и удобрения, а также выплату стабильной, «белой» зарплаты с налогами из которой мои будущие работники должны будут самостоятельно оплачивать коммуналку и свои личные расходы, включая питание. Помимо «отдачи продуктов натурой», интерес заключался в наличии «островка» обустроенного крестьянского быта, где дети смогут подержать в руках цыпляток, погладить курочку, понаблюдать за процессом доения козочки или коровки.
Исходя из моих логических рассуждений, схема выглядела вполне рабочей и привлекательной, должной привлечь немалое число работящих и непьющих «интересантов». Рекламу мы дали по газетам и филиалам служб занятости в районах области, по благословению правящего архиерея разместили объявления в храмах. Помимо работы на экоферме, вакансии были разные: управленцы, столяры, отделочники, обслуга. Мы предлагали зарплату, домики для проживания почти что в курортной местности, здоровое питание с нашей кухни...
Как я и ожидал, сразу пошли звонки, пошли люди. С прибывающими на встречи людьми мы встречались в кафе, за чаем с булочками, недалеко от автовокзалов, куда, как правило, они и прибывали из своих сел или райцентров. Почти все показывали себя дельными и обстоятельными, много говорили про веру, про хорошие дела, которые надо делать. И деланию которых нужно всемерно способствовать.
На работу мало кто стремился. Одна семейная пара, например, просила денег до Питера. Ехали на православное мероприятие, везли какой-то флаг. Показали мне много фото с этим флагом – в одном городе, в другом... Лица у людей везде светлые, взгляды открыты – мне бы так! «Вот теперь в Питер надо, а денег нет. А мероприятие – важное. Без нас никак. А сегодня утром нам знамение было, что вы точно нам поможете, не откажете! Правда ведь, что если в чудо веришь, оно происходит?».
Что можно возразить против такой веры? Иногда православие начинало казаться колоссальной ролевой игрой, где одни хорошие люди стремятся быть еще лучше перед лицом столь же достойных людей. За счет других людей, не менее достойных.
Другую семейную пару, в возрасте, я взял-таки на работу. Задач поставлено было немало: хозяйство, уборка, инвентарь. Приехав к концу недели, обнаружил, что запас алкоголя, припрятанный для гостей, исчез. Целиком. Состояние главы семейства не вызывало сомнений: встать с кровати он был не в силах. Супруга стояла у шкафчика, заботливо заставленного святыми книжками, пузырьками и иконочками, и с тревогой взирала на меня, предчувствуя, видимо, отнюдь не христианскую реакцию...
Перебрав-перепробовав немалую толику кандидатов – чей реальный образ разительно отличался от моих идеальных представлений – я остановил свой выбор на семье из Семилукского района. Натруженные руки хозяйки меня впечатлили. Звали ее, как и прежнюю хозяйку, Анной. Всю жизнь она, мать пятерых детей, отработала в одном из местных совхозов. Работы не было уже давно, ни у нее, ни у подросших детей. Перспектив – тоже не намечалось. Обсудив нюансы, прямо на месте мы заполнили и подписали подготовленный мной заранее типовой договор. Переезд был запланирован на следующей неделе, чтобы было время собраться в дорогу и порешать местные дела.
Неделя прошла, и я собрался в путь за моими работниками. Доселе в этих местах я ни разу не был, хотя город был недалек – километров в тридцати. На дворе стоял сырой и промозглый март, сквозь проталины снега по обочинам пробивался многообразный мусор. Мусора было много. Много было заброшенных построек, складов с прохудившимися крышами и криво висевшими воротами; недостроенных безвкусных коттеджей, видимо, давненько пребывавших в этом состоянии; бесконечных заборов, за которыми, в свою очередь, что-то ржавело и понемногу заваливалось. – Как после войны, – подумалось мне. Не хватало сгоревших танков и объеденных собаками трупов вдоль дорог.
Место, где жила Анна Васильевна со чадами, мало чем отличалось от виденного мной ранее пейзажа. Одноэтажный длинный барак красного нештукатуреного кирпича годов этак шестидесятых стоял как раз через дорогу от местного продуктового магазина, вокруг которого, с утра пораньше, уже кучковались местные колдыри, изрядно побитые в жизненных бурях.
Полы в бараке были глинобитные, практически на уровне земли. Точнее, как раз на уровне. Отмостки не было, земля, сплошь покрытая лужами, подходила к самым стенам здания. Каморка из трех небольших комнат с кухонькой, где жила семья Анны Васильевны, располагалась как раз в центре барака и обогревалась дровяной печкой. Кроме них, в бараке никто не жил, соседние комнаты слева и справа были пустыми, я заметил, что кое-где были разбиты стекла и приотворены форточки, разбухшие от сырости.
Во многих местах внутри каморки штукатурка на стенах осыпалась, обнажая кирпичную кладку. Следов обоев и покраски я не припоминаю. Мебели особой тоже не было, весь их нехитрый скарб вполне уместился в кузове моей Шевроле-Нивы. Я знал, что в провинции люди живут небогато, однако такой отчаянной, послевоенной нищеты и безнадеги я даже не мог себе представить. Самой ценной вещью был старый, еще советских времен, телевизор.
С собой Анна Васильевна взяла двоих детей – сына и дочь, которым не было еще и двадцати. В дороге я больше молчал, переваривая впечатления от увиденного. Наш домик, по сравнению с ним, казался поистине райской обителью. Доехали, разгрузились, я выдал небольшой аванс и дал пару дней на обустройство – обжиться, освоиться, обставиться. На третий день были уже обозначены задачи – обустроить курятники, подновить изгородь, обрезать деревья и кустарники. А через пару недель можно было уже начинать и посадки.
Проработала, вернее сказать, продержалась у нас семья Пшеничных чуть более двух лет. Не проявив ни особого рвения, ни особой признательности, худо-бедно выполняя поставленные задачи. Не единожды, придерживая тормоз на спуске с холма, я тщетно пытался отыскать хотя бы одного работника на участке.
В разгар сезона, при хорошей погоде, в то время, когда вся улица что-то рыхлила, полола, поливала и окучивала, дружная семья кучковалась у телевизора за очередным сериалом. В ответ на мои строгие увещания типа «день год кормит», компания нехотя сползала с засаленного дивана, вполголоса ворча про трудовой договор, законный отдых и культурный досуг.
– Ну не водку мы пьем, в конце-то концов! Что же, круглые сутки нам на поле горбатиться! Мои резоны, что все «поле» чуть более двадцати соток на трех работников – мелочь по деревенским меркам, что работа изначально не в конторе предполагалась, а на земле, очередной раз выслушивались с молчаливым недоверием. Со мной не спорили: – А толку что, где у нас правды сыщешь! И шли дальше делать не свое, хозяйское дело.
Ни малейшей попытки проявить инициативу, твердо стать на ноги, взять в свои руки хозяйство, найти свое место в системе – я у них не заметил. На огороде что-то росло, курочки понемногу несли яички, но развивать отношения дальше смысла уже не было. Мелкой хозяйственной работы на основной «площадке» имелось предостаточно – где-то подмести, что-то протереть или помыть, что-то приготовить. С этим они вполне справлялись. И, в принципе, были не хуже многих прочих претендентов на эту работу.
Практически всех соискателей рабочих должностей объединяло одно – пересидеть где-то пару-тройку месяцев, чем-то прокормиться, что-то по возможности перехватить и, тем или иным путем катиться дальше, подобно известному растению. «Врасти», что называется, «корнями», стать «своим», вырасти до должности завхоза или начальника мастерской – желания не проявлял никто, что не переставало меня удивлять. К друг другу мы «приноровились»; вместо одних проблем, видимых и понятных, ожидаемо получать другие мне не хотелось. Проблем и так было предостаточно.
На этом и основывалось шаткое равновесие наших отношений, до времени устраивавшее обе стороны. Все больше и больше я убеждался в том, что единственный способ что-то сделать на русской земле – это перебираться сюда самому, с семьей «в охапку», и начинать делать все своими руками. Возможно, с парой-тройкой нанятых помощников или без них. Но самому.
Продолжение следует
Читайте также
Смотреть далее http://анабасис.рф