Четыре часа пополудни, деревня, лето, жара… Сижу на скамейке перед домом, наслаждаюсь природой и покоем (места у нас красивые, верхняя Волга). Вдруг раздается высокий сильный женский голос: «Ка-а-аким ты был, таким оста-а-а-ался! Орел степной, казак лихо-о-ой!», скрип колес,.. Смотрю, по дороге неспешно движется лошадь с телегой, на телеге сидит бабулька, принаряженная, громко и с душой поет знаменитую песню.
Места у нас глухие, людей встретишь редко, поэтому спрашиваю у бабушки: «Кто это?» Ответ бабушки несколько странный: «Тьфу, нахалка! Едет не таясь, еще и поет!» Заинтересовавшись, прошу рассказать поподробнее.
С войны в деревню вернулось совсем мало мужиков. Кто израненный, кто пожилой – в обозе в связи с возрастом провоевал, так и жив остался. На всю округу был только один красавец-фронтовик – Михаил, статный, боевой, образованный. До войны успел закончить сельхозтехникум, поэтому дослужился до капитана, до Берлина дошел, награжден орденами и медалями. Конечно же, Михаил вскоре стал председателем колхоза, женился на скромной и гордой красавице Клавдии, нажил четверых детей. Работал много, не жалея себя и других, поднимая разрушенное войной хозяйство, старался помочь прокормиться вдовам и сиротам. Некоторые вдовушки, конечно, проявляли к председателю самые нежные чувства. Михаил, наверное, не мог устоять, а Клавдия страдала. Но внешне, на людях, никаких конфликтов между ними не проявлялось.
Колхоз постепенно восстанавливался и развивался, появился относительный достаток. Где-то в 1960-м году прошла такая кампания – судить и сажать председателей колхозов (и других хозяйственников) за экономические преступления. Как мы помним, Михаил старался сделать жизнь своих колхозников более сытой, и, возможно, поэтому был взят под стражу и осужден на 5 лет. Клавдия вся почернела от горя и стыда.
Михаила освободили досрочно, вернулся он в родной колхоз, но Клавдия не приняла его. Сказала, что опозорил ее и детей своим воровством. Михаил же уехал недалеко – в соседнюю деревню, к Тамаре – бригадиру, вдове, боевой и яркой женщине. Продолжал работать в колхозе, формально – механиком, фактически – руководя и направляя всю колхозную деятельность и опекая молодого председателя. Прошли годы, и Михаил был амнистирован – не только судимость сняли с него, но и Клавдия простила и позвала обратно домой, к уже подросшим детям. Тамара же без скандалов отпустила своего любимого, лишь сказала, что будет его ждать всю жизнь…
Клавдия умерла в 1989 году, успев и внучков понянчить, и семейной жизнью на пенсии насладиться. Михаил же – вот неуемный – продолжал трудиться в колхозе лет до 75-ти, только перестройка и развал колхоза отправили его на пенсию. На пенсию, но не на покой – по старой памяти он помогал своим соседкам - бабулькам, и по старой же памяти возобновил отношения с Тамарой. Вам, наверное, сложно представить, но 85-летний старик, в глухой деревне, перед свиданием со своей женщиной всегда надевал белую рубашку и галстук, готовил нарядный стол со всякими вкусностями, а летом – и букет цветов. Тамара, примерно того же возраста женщина, расцвела какой-то безумной красотой, понимая, что каждый их день может оказаться последним.
Хотя они и простили друг другу все обиды, но гордые были оба: не съехались в одну усадьбу, а так и жили по отдельности. Соседи не понимали глубины их отношений, потому презрительное отношение (как у моей бабушки) к свиданиям этих совсем уже немолодых людей, пересуды и насмешки стали устоявшимся общественным мнением. А Тамаре и Михаилу было, видимо, все равно.
Два года назад Тамара умерла, завещав похоронить себя на сельском кладбище в таком месте, чтобы оказаться неподалеку от Клавдии и Михаила. Михаил умер недавно, на 94-м году жизни, но внуки не позволили ему оказаться недалеко от Тамары – увезли деда своего на другое кладбище, к его отцу и матери.