В Госдуму внесен законопроект об ужесточении наказания за нарушение карантина. В случае, если из-за него погибли два или более человека, наказание может составить до семи лет тюрьмы. Если погиб один человек — нарушителю карантина грозит до пяти лет. Просто массовое распространение заболевания будет караться заключением до трех лет.
При этом председатель комитета Госдумы по государственному строительству и законодательству Крашенинников, внося законопроект, анонсировал еще один — о внесении в Уголовный кодекс поправок, которые позволят привлекать к уголовной ответственности за распространение фейков о коронавирусе.
Всякая заразная болезнь — тем более с тяжелыми последствиями — неотделима от страха, который губителен не менее, чем патогенные микроорганизмы. И столь же заразен.
И нет хуже, чем толпа, обуянная паникой: "Страх — это огонь в соломе. Он охватит всех. Все в один миг потеряют ум. Тогда люди ревут по-звериному. Окровавленная толпа бьется, ревет. Это бунт в сумасшедшем доме".
Поэтому панику принято пресекать в зародыше. Если надо, не стесняя себя долгими формальностями. Когда человек кричит: "Пожар!" в переполненном театре, рассуждения о свободе слова неуместны. Более важно любой ценой заткнуть паникера. Просто чтобы люди друг друга не растоптали.
И сегодняшние идеи ужесточения наказания за сеяние панических слухов о моровом поветрии и о его бесчисленных жертвах вполне оправданны (хотя, возможно, уже и запоздали). В иные эпохи и иных обстоятельствах паникеров вообще ставили к стенке. Способ жесткий, но порой ничего другого человечеству не остается.
Когда наша прогрессивная общественность через свои СМИ тысячеусто кричит: "Кошмарные новости! Слава Богу! Тысячи умерших! Миллионы заболевших! Слава Богу!", природа таких криков может быть различной.
Одни уже во власти безумия, к рациональному осмыслению происходящего они не способны (как не способны ответить на вопрос, зачем им столько туалетной бумаги) и могут лишь кричать хором. Осмысленное целеполагание здесь отсутствует совсем, это обезумевшее стадо, пускай очень прогрессивное. Тут уже чисто вопрос карательной психиатрии, точнее, ее отсутствия.
Но гражданам, не находящимся в состоянии слепящего аффекта — есть же, наверное, и такие, — позволительно задать вопрос: "На что вы все-таки рассчитываете, когда сеете панику и смакуете сообщения о бессчетных жертвах заразы? Если это не чистая истерика, но осмысленный план, пусть сто раз премудроковарный, имеющий целью получение важных преимуществ, то в чем он заключается?"
Ибо тут возможны два сценария.
При первом положение ухудшается, жертвы множатся и сеяние паники делается все менее терпимым. Ответ властей предсказуем. Устрожение ограничений, вплоть до введения осадного положения, включающего в себя самые жесткие меры против распространителей панических слухов. Если не сразу к стенке, то что-то на этой линии. В чем тут выгода общественных деятелей-паникеров, не вполне понятно.
При втором власти оказываются не способны удержать ситуацию и далее дело развивается по "Предсказанию" Лермонтова, когда "чума от смрадных, мертвых тел Начнет бродить среди печальных сел, И станет глад сей бедный край терзать". Где тогда оказываются общественные деятели? Лермонтов, правда, говорил о появлении нового актора политической сцены ("в тот день явится мощный человек"). В том смысле, что разве что он будет способен установить контроль над этим краем. Примерно как вслед за страшным летом 17-го года явились большевики. Но кто же этот мощный человек?
Беглый профессор С. М. Гуриев? Классная дама И. Д. Прохорова? Писатель Л. Е. Улицкая? Arbiter elegantiarum Л. Г. Парфенов?