Когда биричи на торгу выкрикнули про то, что татары двинулись к Твери, Василь в первых пошел в ополчение. Чрез седмицу в городе явились первые беглецы, спасавшиеся от татар. Кто на возах, кто конный, а кто и пеши, ободранные, страшные в своей решимости бежать хоть до самого Новагорода, а кто и дале, во Псков, а то и в Ливонию. Страшно было слышать о насилиях, что чинили татары. Как жгли младенцев, как вырубали целые селища, насильничали, грабили, полонили, обдирали оклады в церквах, зорили монастыри.
С каждым днем их становилось все больше. По ним судили, где теперь татары- Суздаль, Муром, Владимир. По слухам, татары собрались на Великий Новгород. Некоторые из беглецов, отдохнув и насытившись, уходили дальше на полночь, другие оставались в городе. Для таковых княжой боярин Алекса, сын Маркич, оставшийся воеводою, собрал с мира деньгу, урядил странноприимные домы, велел строить новые. Княгиня Ксения с попами тож каждый день выезжала в посады, утешала, раздавала милостыню.
Вскоре кончились кормы во граде, а беглецов все прибывало. Кликнули по посадам, селищам и деревням, и к городу потянулись повозки с хлебом, рыбою, мясом, запылили стада. Мясники день и ночь били скотину. Часть запасали в холодных в детинце на случай осады, часть раздавали тут же беглецам.
Целыми днями Василь то таскал бревна, вострил, помогал плотникам строить засеки, городить тын, то возил воду, то расширял ров, насыпал валы. Над детинцем день и ночь вились дымы- сторожа грели вар. На много верст от Твери на все дороги и лесные тропы были отосланы станицы и дозоры, бережения ради.
Так уматывался Василь за день, что до дому не всегда доходил- так и спал в шалашах у городней. Дома, слава богу, было ладно. Палаша пустила на прожитье семейство, старуху, назвавшуюся Изморагд, да с двумя малыми внучатами. Та за крышу по хозяйству помогала, нянькалась с Сенькою.
В первый же день Василь свез на торг все готовое оружье, роздал за так, себе оставил только меч, что сковал дед Матвей еще, царствие ему небесное, да секиру. Не до мошны, живот бы сберечь, город отстоять.
Каждый день находилось, чем заняться. Боярин Алекса сбился с ног, уряжая город к осаде. Разделял сотни и десятки, назначал людей в голову, приписывал, где брать корм, раздавал оружие, проверял укрепления. Видели его то ругающимся с плотниками, то разбиравшим ссоры, то говорящим с полковыми головами. Взялись укрепить скаты рвов вкруг детинца, по совету измысла, отыскавшегося в Торжке, намереваясь пустить в ров воду из Тьмаки, да бросили, порешили, что не поспеют к сроку.
Глядя на приготовления, народ мало помалу успокоился, работали споро, никто не смел жаловаться на неустройство. А тут новая напасть- по дорогам и урочищам явились лихие людишки, тати, побивали людей до смерти, грабили беглецов, насильничали не лучше татар. Алекса Маркич отрядил в леса войско изловить воров, по весям разослал губные грамоты, чтоб имали и казнили нехристей, не дожидаясь княжого розыску.
Вскоре пришла весть радостная, что князь Михаил возвращается из Орды с ярлыком, во всех храмах служили благодарственные молебны, люди плакали от счастья, обнимались, поздравляли друг друга, будто в большой праздник. А чрез два дня от Волока пришли люди, рассказали, что Дюдень пожег Волок, направляясь прочь от северских земель, в степь. Новгородцы, оказалось, отправили татарскому темнику богатые дары сверх обычной дани, татары и повернули. Тут был такой праздник, что люди и не слыхали! Вкруг города устроили крестный ход. Прямо на улицах, в посадах и концах княгиня повелела установить долгие столы, из княжих погребов выкатили множество корчаг[1] вина, десятки берковцев[2] одного меду; прямо середь улиц и площадей варили в котлах и жарили мясо. Пир был, будто на свадьбу великокняжескую. Не было человека, который не отведал бы угощенья.
Алекса ж, не глядя на такие вести, все ж остерегался, станиц не снимал и полков не распускал, просил, чтоб люд на стороже был. Главные силы, они, может, и ушли, а малые отряды татарские могли и наехать, взять город изъездом, как не раз уж бывало, али просто посады пожечь. Береженого бог бережет.
Василя, как семейного, домой все ж отпустили. Василь вовсе не пил, но за ради такого случая потребил. С непривычки голову вскружило. Опираясь о плечо жены, Василь пел песни, целовался со встречными, горланил бестолково. Палаша только усмехалась.
[1] В то время- глиняный сосуд с двумя ручками вроде амфоры
[2] Мера веса равная 10 пудам.