И снова, снова потянулись лесные звериные тропы. Теперь приходилось двигаться ночами- отряд в полсотни всадников днем приметен. Не раз обходили стороной селения, выжженные дотла, встречали и малые татарские отряды. Дважды передовой дозор имел сшибки с погаными, но основному отряду удавалось остаться незамеченным, растворяясь в непроходимых дебрях северских лесов.
Однажды на рассвете отряд остановил тихий свист дозорного. Коляда ушел в чащу, но вскоре вернулся.
- Князь, капище тут, ошую. Землянка. Тихо. Переднюем?- сказал он, подходя.
Михаил, плотнее запахивая корзно, ответил:
- Добро. Дозорных поставь.
Продравшись чрез густой ельник, отряд вышел на небольшую поляну, огороженную ветхим частоколом, посередь которой стояли три идолища, вытесанные из бревен, почерневшие от времени и дыма. Рядом был большой камень-жертвенник и пепелище. На краю поляны виднелась ветхая землянка. На пороге стоял древний старик, глядел, сощурясь, на воинов, молчал. В предрассветных сумерках был он, будто леший-берендей. Седая голова мелко тряслась, в суковатых пальцах зажат такой же суковатый посох.
- Мир дому твоему, дедушко,- поклонился ему Коляда в землю.- Дозволь добрым людям задневать у тебя.
Дед перевел взгляд на Коляду, еще больше прищурился, оперся о посох:
- Добры люди по ночам в лесу не шастают, быдто тати. Кто таковы?- Голос у деда был крепкий, будто у молодого, слегка хрипловат.
- Русы мы. Заплутали на охоте.
- Инда на Горыныча охотился-то?- он выразительно глянул из-под лохматых бровей на тяжелые оскепы и щиты ратников.- Хорош гость, что с кривдою пришел.
- Прости, дед, за ложь,- выступил вперед Михаил.- Дай передневать. Уйдем к ночи. Свои мы, не лихие, вишь.
Дед пожевал губами:
- Что ж, в дом не зову- тесно. На дворе-то вам сподручней. И едьбы нету у меня- что люди несут- тем и жив. Так ты, князь, не обессудь.
- С чего взял, что князь я?- нахмурился Михаил.
- Пичуга на хвосте принесла,- ехидно ответил дед.
«Не стану я, крещеный, в поганом капище дневати,- послышался голос из рядов,- что я- нехристь? Пожечь тут все!»
- Цыть!- обернулся Коляда.- Кому не любо- ступай к лешаку в лес, он тебя приветит!
Гомон стих. Усталые воины падали на землю, где стояли. Которых и будить пришлось, чтоб стреножили коней. Коляда управлялся сам. Князь сидел, угрюмо глядя на пепелище, привалившись к старой сосне у тына. Вскоре не опушке запылал бездымный костерок, князю принесли чашку жидкого варева и взвар на брусничных листьях и малине. Наскоро перекусив, воины снова засыпали.
Подволакивая ноги, к Михаилу подошел старик-хозяин, с кряхтением присел рядом, помолчал, глядя на спящих.
- Что не почуешь, князюшко?- спросил он.
Михаил промолчал.
- Издаля идете, ведаю,- будто себе кивнул дед.- Хороняки,- прибавил он нежданно.
Князь очнулся от дум, посмотрел на деда:
- Что ты сказал, дед?
- Хороняки и есть. Аль обидел? Так правда-от глаз не колет.
Отвечать не хотелось. Хотелось завернуться в накидку и забыться сном. Но дед отставать не собирался.
- Ты, князь, на слово мое не серчай. Слухай слово мое.
- Оставь дед. Без тебя тошно.
- А бегати, яко заяц, не тошно ли, а, князь?
- Ты дед, говори, да не заговаривайся! Скажи спасибо, что не пожгли капище твое. Волхвуешь? Отвечай!
- Ин, волхвую. Что ж. Людей от хворобы лечу, скотинку пользую. Пожечи можно. Да только-тко прибытку с того буде ли?
Михаил взглянул на старика внимательней: на него смотрели голубые глаза, дивно молодые и лукавые. Дух от деда шел благостный, травяной, чистый.
- Сколь годов тебе, дед?
- Не ведаю. Мно-о-го. Мальчонком был я, кады князь наш, Мстислав Галицкий, земли хотел единить. Да Киев не хотел того. На Калке в полон меня взяли. В Суроже продали грекам. От них утек. Вот и мыслю я, что все беды наши- от раздоры княжьего. Побей мы татар на Калке- глядишь, не пришел бы Бату. Не было б мора, Литва не поднялась бы, а-а, что говорить,- вздохнул дед.
- Правда твоя, дед. Нет единства в людях- оттого и бегаем теперь по лесам.
- И вперед станете бегать. Я так скажу тебе, князь, твоя воля, да на что ты над людом поставлен? Сладко есть? Защиты нетути от вас, князья, беда одна. Сегодня Городецкий князь татар на Русь ведет. А по пути и все города русские горят. Назавтра Владимир их зовет, чтоб на Рязань идти- сызнова погибель людям. А там и ты возьмесси. Эх, Володимир-князь, поглядел бы ты, что с Русью сотворил! Нет у стаи двух вожаков- нет и у Руси двух князей...- он замолчал, сопя сердито.
- Какой Владимир?
- Святой ваш, что Русь окрутил.
- Не лезь, дед, чего ум твой не имет! По- твоему Владимир рассудил. Ему храмину сбирать было каково, егда у каждого племени свой бог бысть: у кривичей- свой, у полян- свой? А под единого бога всех и единял. Да что с тобою… Отчего, дед, идолам служишь? - угрюмо спросил Михаил.
- Да рази есть рознь меж богами? Ты Христу служишь, а он – суть что? Что и наши,- он кивнул на истуканов,- триедин - Сварог, Даждьбог да Стрибог. По-вашему - бог, сын и дух. Да твой-то бог - асейскай. А мой - наш, росскай. И роду твому - покровитель. Не забыл, чай, Рюрикович?…
- Ну-ну, дед, не замай. Я хоть капищ не жгу, да остерегись.
- А мне что бояться. Так и так- пожил, повидал. Вот не увижу, чаю, яко земля наша ослобонится. Того жаль.
Михаил плотней завернулся в накидку, притворился, что спит. Дед еще повздыхал- и похромал куда-то в лес.