В курсе «Мифы и предрассудки о психоанализе» я детально разбирал вопрос почему «подсознание» и «иррациональное» – это не термины психоанализа (см. текст № 2). Здесь же кратко о немного другом. В истории идей представление о том, что в человеческой душе или в теле присутствует что-то неразумное – это общее место. И когда Фрейду приписывают сомнительные лавры открывателя «иррациональности в человеке» или продолжателя романтиков и Шопенгауэра, то это звучит крайне нелепо.
Сам Фрейд быстро открестился от заслуги «открытия», приписав ее самим пациентам и людям искусства. Причина в том, что психоанализ связан с особым пониманием «бессознательного», настолько специфическим, что многие аналитики неоднократно подчеркивали неудачность самого термина. Потому что противопоставление сознательному – это не совсем то, что он должен выражать. Но термин прижился и приходится к нему обращаться. Когда Фрейд придумывал как назвать то, с чем он имеет дело – у него были разные варианты и один из них несмотря на свою парадоксальность, проливает свет на суть вопроса. Таким вариантом был «бессознательный разум».
Уже с первых случаев истерии психоанализ прокладывает себе дорогу на пути удивления по поводу того, что помимо личного сознания (связанного с Я) есть какие-то другие процессы запоминания и обработки информации (Оно), которые очень похожи на логику суждения. Но это суждения не схожие с привычным образом мысли. И все же оно (как будто бы) мыслит – потому что проводит связи, соединяет причины и следствия, конструирует ответы (в виде симптомов). Сам опыт аналитика и есть ярчайшее проявление «странной логики» бессознательного: когда схожесть с другим человеком вдруг становится причиной, чтобы испытывать те же чувства к этому (любовь/ненависть в переносе).
У Фрейда и других авторов было много попыток зафиксировать вот эту сторону бессознательного: «двойная запись», «прокладывание путей/следов», «другая сцена», «сломанный телефон», «услышать диск» и др. И вероятно сам Фрейд неоднократно пожалел о том, что предложил образ подвала и гидравлическую модель, потому что, схватившись за эти ограниченные метафоры, некоторые его последователи не услышали более важного – того, что бессознательное это прежде всего представления и их связки (иногда настолько удивительные, что их сложно присвоить, принять как свои). Нужно было дождаться Жака Лакана, чтобы вновь навести фокус теории с аффектов (что по сути нелепая попытка вернуть психоанализ в психологию) на конструкции бессознательного.
Конечно, в «бессознательном» психоанализ интересовали и такие аспекты как вытесненное (куда, где и как оно существует?), автоматическое (что управляет процессами вне локуса контроля?), противоречивое (почему человек сам себе вредит, сам представляет/сновидит неприятное или даже страшное?), скрытое (почему послания бессознательного так зашифрованы?) и даже примордиальное (есть что-то врожденное в бессознательном?). И все же все эти аспекты понимаются намного сложнее, чем в оптике «неосознанного» или «непостижимого». И когда один из таких аспектов пережимается, мы и получаем вместо психоанализа всевозможные «психологии подсознания», «нейропсихоанализы», «гипноз и аутосуггестию» и прочие спекуляции о глубинах и скрытых механизмах.