К весне 1920 года, выбив армию Врангеля из Крыма, большевики фактически разгромили своих главных врагов — белогвардейцев. Не очень удачно, но терпимо закончилась война с Польшей. Однако созданное Лениным государство находилось в состоянии системного кризиса. По стране катилась «зеленая волна» крестьянских восстаний, а 1 марта 1921 года вспыхнул мятеж на главной базе Балтийского флота — в Кронштадте. На этом драматичном фоне и открылся Х съезд партии.
ПОД «ЗЕЛЕНОЙ ВОЛНОЙ»
Теперь Красной армии приходилось сражаться не против «прислужников помещиков и капиталистов», а против классово близких крестьян Сибири, Поволжья, Тамбовщины, Украины. Врагами оказались даже моряки-балтийцы, еще недавно считавшиеся «красой и гордостью революции».
Причина лежала на поверхности и называлась просто — продразверстка. Деревню пытались ободрать как липку, чтобы прокормить город. Однако и горожан, точнее, пролетариев прокормить не получалось.
Отчетливей всего это было видно на примере Петрограда — недавней столицы империи и крупнейшего промышленного центра. Победив в октябре 1917 года на берегах Невы, большевики победили и во всей России. Питерский пролетарий считался своего рода эталоном коммуниста.
Однако, утратив столичный статус и будучи передан в наместничество ближайшему ленинскому соратнику Григорию Зиновьеву, Петроград пережил бедствия, сопоставимые с бедствиями блокады. С 2,5 миллиона его население сократилось почти в три раза. Образцовых рабочих-коммунистов раскидывали по фронтам и региональным ревкомам, так что количество рабочих сократилось почти впятеро.
Но даже оставшимся делать было почти нечего. Реальная зарплата на заводах составляла в пересчете на цены 1913 года 21 копейку в месяц (примерно 300 рублей в переводе на современные цены) против 37,5 рубля при царе-батюшке. Выживали за счет повышенных по сравнению с буржуазными пролетарских пайков, огородов на окраинах и еще невесть каким образом.
11 февраля 1921 года из-за нехватки топлива Петросовет санкционировал закрытие 93 заводов. В обмен на бытовые предметы и ценности горожане пытались выменивать продукты в деревнях, но красногвардейские патрули вели за такими мешочниками настоящую охоту. Да и выбраться в деревню было непросто: уголь заканчивался, паровозы ломались. Топливный кризис и транспортный шли рука об руку.
На заводах, закрывающихся и еще не закрытых, организовывались митинги и манифестации. На домах расклеивались листовки загнанных в подполье меньшевиков, эсеров, анархистов. Основная идея — советская власть без коммунистов! И эта идея захватывала сердца миллионов.
Восстание в Кронштадте словно аккумулировало в себе недовольство как города, так и деревни. Матросы, преимущественно крестьяне, сохраняли связи с родным селом, а оказавшись в городе, поднабирались политической грамоты настолько, чтобы иметь собственное суждение о политическом моменте.
Странно, что вместе с ними не восстал весь Питер. Наверное, действительно пролетариев в городе осталось слишком мало, и, будучи разбросаны по разным предприятиям, они не имели возможности для скоординированного выступления. Наверное, сыграли свою роль и мелкие уступки властей: незначительное повышение пайка и отмена облав на мешочников. В общем, Кронштадт оказался в относительном одиночестве, будучи отрезан от крестьянских районов. И все равно, масштаб антибольшевистской волны потрясал. В Кронштадте к мятежу примкнуло около 18 тысяч военнослужащих. На Тамбовщине сражалось не менее 50 тысяч активных повстанцев. На Украине Повстанческая армия батьки Махно достигала 120 тысяч — в полтора раза больше, чем было в Крыму у Врангеля.
Казалось бы, в такой обстановке на съезде следовало подробней поговорить о политических решениях по спасению экономики. Однако центральное место заняла дискуссия о профсоюзах.
На самом деле, как это уже не раз случалось на съездах, вопрос, формально считавшийся самым главным, становился лишь пробой сил для различных партийных группировок. Группировка, одерживавшая победу в спорах по формально ключевому вопросу, получала контроль над партией, а значит, и возможность сравнительно бесконтрольно протаскивать по-настоящему важные и судьбоносные решения.
Уже со II учредительного съезда РСДРП на лидирующие позиции претендовала фракция Ленина, а после VI съезда ведущая роль Ильича стала бесспорной. Однако расклад сил на X съезде оказался более сложным.
ЗАЧЕМ НУЖНЫ ПРОФСОЮЗЫ?
Собственно, на авторитет и лидерство Ленина никто не покушался, но в рядах партии существовало очевидное недовольство. Все-таки печальные реалии 1921 года мало напоминали то светлое будущее, которое обещалось в 1917-м. Они не походили даже на подступы к светлому будущему. Конечно, РКП(б) выросла численно: 732 521 членов партии отправили на съезд 694 делегата с решающими и 296 с совещательными голосами.
Однако численный рост не означал роста качественного; если, конечно, критерием качества является готовность следовать ленинским лозунгам. Многие новообращенные коммунисты еще недавно были левыми или даже правыми эсерами, меньшевиками, анархистами, трудовиками, народными социалистами.
Частично сохранив верность прежним взглядам и идеалам, они были готовы спорить, тем более что в тогдашних условиях только на площадках РКП(б) и можно было озвучивать взгляды, отличные от официальных. Как жаловался Лев Троцкий, «теперь все недовольство идет через нашу партию».
Из персональных анкет можно составить портрет среднестатистического делегата: русский, пролетарий, возраст 25–29 лет с низшим образованием, вступил в партию в годы Гражданской. Других вождей, кроме Ленина и Троцкого, эти партийцы не ведали, в сложных политических вопросах разбирались слабо, но знали, почем фунт лиха, и не стеснялись задавать неудобные вопросы.
Дискуссия о профсоюзах фактически реанимировала подзабытый лозунг «Фабрики — рабочим!». Примерно так ставила вопрос и «рабочая оппозиция», самыми яркими фигурами считались Александр Гаврилович Шляпников (1885–1937) и Александра Михайловна Коллонтай (1872–1952). Шляпников накануне революции возглавлял Русское бюро ЦК РСДРП и оказался единственным видным большевиком, принимавшим непосредственное участие в февральских событиях в Петрограде, но потом его как-то оттеснили в сторонку. Коллонтай в то время вообще кочевала из оппозиции в оппозицию.
Суть их идей заключалась в том, что профсоюзы должны не только реально рулить предприятиями, но и образовать новую вертикаль власти, призванную руководить всей экономикой.
Подняла голову и притихшая после IX съезда группа «демократического централизма», доказывавшая, что самостоятельно управлять предприятиями профсоюзы неспособны, но участвовать в управлении государством должны обязательны.
На противоположном политическом полюсе витийствовал Троцкий, возглавивший фракцию «индустриалистов». «Демон революции» в качестве наркома по военным и морским делам возглавлял Красную армию, так что ссорится с ним было опасно. Но Гражданская война вроде бы завершалась, и почти шестимиллионные вооруженные силы следовало сокращать, причем сокращать кардинально. Льву Давыдовичу это не нравилось, и он выступил с идеей «трудовых армий», когда воинские части в полном составе отправлялись с фронта на стройки народного хозяйства. Соответственно, и в промышленности он предлагал ввести армейскую дисциплину, вплоть до казарменного положения. Профсоюзы же, по его мысли, должны были помогать контролировать эти «трудовые армии».
К «индустриалистам» примыкала менее радикальная «буферная группа», рупором которой считался Николай Бухарин. Но самая влиятельная публика (включая Зиновьева, Каменева, Сталина) собралась вокруг Ленина на так называемой «платформе 10».
Ильич полагал, что профсоюзы призваны стать «школой управления, школой хозяйничанья», то есть структурой, работая в которой большевики должны набираться хозяйственного опыта.
Интересно, что именно Ленин еще в 1919 году поставил вопрос о том, как диктатура самой пролетарской из партий соотносится с профсоюзной работой, а затем с мягкой улыбкой наблюдал за разгоравшейся между «индустриалистами» и «рабочей оппозицией» дискуссией. Отсюда логично сделать вывод: схоластический по своей сути спор был ему выгоден.
Троцкий, всерьез претендовавший на роль лидера партии, выдал столь радикальную программу, что отпугнул многих сторонников. А «рабочая оппозиция», вступив в конфликт с наркомвоенмором, была обречена разбить лоб и уже не представляла бы опасности для высшей партийной бюрократии. Ленин, весь в белом, наблюдал за этой битвой и, когда силы бойцов иссякли, выступил в качестве арбитра и объявил: в нынешней ситуации дискуссия о профсоюзах является для партии «непозволительной роскошью». Потрепанные бойцы зализывают раны, а мудрый арбитр Ильич раскланивается перед восторженной публикой. Занавес. Если такой сценарий съезда существовал, то Ленин его разыграл как по нотам. Теперь посмотрим, что же именно происходило с 8 по 16 марта 1921 года.
ПЯТЬДЕСЯТ ОТТЕНКОВ КРАСНОГО
Ранним утром 8 марта части Красной армии под командованием Троцкого и Тухачевского пошли на штурм Кронштадта, но были отбиты с большими потерями. Подарок съезду не получился, однако выступавший с вступительной речью Ленин излучал бодрость: самые лютые враги повержены, со всей территории советской России иностранные войска изгнаны, пора переходить на мирные рельсы. В Европе, как водится, созрели условия для мировой революции, и организационно окрепший Коминтерн должен ее возглавить. Жаль только внутри РКП(б) появилось много всяких «платформ, оттенков, оттеночков, почти что оттеночков».
Представитель одной из таких «платформ», одесский градоначальник Яков Дробнис, сразу после Ленина поднял голос, требуя включить в состав президиума представителей «децистов». За ним выступил товарищ Милонов, пытавшийся отвести кандидатуру Михаила Васильевича Фрунзе (1885–1925). По его словам, расследование комиссией ВЦИК деятельности Фрунзе в Самаре вроде бы вскрыло ряд «ненормальностей».
Верный ленинец (на тот момент) Карл Радек ехидно заметил, что Фрунзе стоял во главе другой «комиссии», которая была послана партией «ликвидировать Врангеля», и «насчет работы этой комиссии мы имеем ряд фактов».
Оппозицию поставили на место, после чего заслушали приветствия от коммунистов Польши, Германии, Англии, а также еще независимых на тот момент Грузии, Армении и Азербайджана. Правящие в закавказских республиках буржуазные режимы были обречены, но какие-то иллюзии насчет своего будущего еще питали. Вечером коммунисток поздравили с Международным женским днем, после чего Ленин выступил с отчетным политическим докладом.
В нем-то и содержалась вся соль. Рассуждая о мирном строительстве, он говорил о необходимости демобилизации Красной армии как о не требующем доказательств факте, перечеркивая всю программу «индустриалистов». Затем прозвучал тезис: допустив дискуссию о профсоюзах, «мы, несомненно, сделали ошибку», поскольку есть дела поважнее и понасущнее».
Пока «рабочая оппозиция» пребывала в нокдауне, Ленин, словно между делом, заговорил о необходимости заменить продразверстку продналогом, что ставило крест на политике военного коммунизма, зато вполне соответствовало требованиям тамбовских и кронштадтских повстанцев.
И наконец, пока делегаты не очухались, Ильич заговорил о пользе иностранных концессий, которые открывают возможность приобретать современное западное оборудование. Без этих технологий нельзя было реализовать анонсированный, но еще не утвержденный Государственный план электрификации России (ГОЭЛРО), дававший реальную возможность не только ликвидировать разруху, но и вывести страну на принципиально иной экономический уровень.
Ленин, чьи действия до этого были подчинены только логике завоевания и удержания власти, в этом своем выступлении впервые показал себя способным мыслить на перспективу деятелем. Наверное, потому, что власть он держал в руках достаточно крепко и можно было заняться настоящей работой. Фактически Ильич провозгласил принцип: чтобы восстановить страну, начинаем жить по капиталистическим правилам, но при сохранении направляющей роли партии.
Естественно, у рядовых коммунистов должен был возникнуть вопрос: за что боролись? И ответить на него было крайне сложно. Значит, следовало переключить внимание делегатов. После Ленина на трибуну поднимались руководитель оргбюро Николай Крестинский и глава контрольной комиссии «совесть партии» Арон Александрович Сольц (1872–1945), докладывавшие о приеме новых членов, о готовности Бунда войти в РКП(б) с сохранением автономии, о самых скандальных персональных делах видных партийцев. В целом отвлечь внимание получилось, но на следующий день дискуссии развернулись по-серьезному.
Для придания им нужной тональности ленинцы выпустили на трибуну Ивана Скворцова-Степанова, который красноречиво расписывал свои впечатления от поездки по юго-восточным губерниям России: крайнее разорение, «ни кола ни двора — в самом жестоком смысле слова», «вместо селений — развалины и пепелища… демобилизованные, возвращаясь, видят, что не к чему приступить», а на местах прямо говорят, что «допустив профдискуссию, ЦК совершенно проморгал развитие бандитизма». Нарисованная им картина должна была убедить делегатов в безальтернативности нового курса.
Шляпников пытался переломить эти настроения, раскритиковав оторванность партийной верхушки от массы. С ним солидаризировался «децист» Оболенский-Осинский, покритиковавший, однако, и «рабочую оппозицию» по нескольким, в сущности, мелким вопросам. Представители «платформ» и «оттеночков» явно не могли договориться между собой, выступив против ленинцев единым фронтом. Это подтверждалось и последующими выступлениями.
Не удивительно, что с огромным перевесом была принята резолюция, одобрявшая работу ЦК, слегка критиковавшая партийный аппарат за бюрократизацию, но требовавшая от оппозиционеров поддержания «демократического централизма и пролетарской демократии». За эту резолюцию проголосовало 514 делегатов против 47 и 45 голосов, поданных за резолюции «рабочей оппозиции» и «децистов». Возможно, карты мог спутать Троцкий с его пламенным красноречием, однако наркомвоенмор подавлял Кронштадтское восстание, проморгав момент, когда Ильич развалил всю его программу «трудовых армий».
КНУТОМ И ПРЯНИКОМ
Съезд перешел на другие темы, и здесь на авансцену выдвинулся первый и единственный нарком по делам национальностей Иосиф Сталин, очертивший принципы, по которым будет строиться союз советских республик. Правда, претворение этих принципов в жизнь задерживалось, поскольку большевики рассчитывали вернуть еще кое-какие территории бывшей Российской империи. Вечером 10 марта делегаты отправились в Большой театр слушать «Бориса Годунова», но без уехавшего за границу Шаляпина.
Прибывший в Москву вечером следующего дня Троцкий не мог похвастаться покорением Кронштадта, а потому чувствовал себя несколько подавленно. Ему удалось отклонить предложенный Фрунзе проект, предполагавший скорейшее и кардинальное сокращение Красной армии с постепенным повышением ее профессионального уровня. Лев Давыдович понимал, что принятие такой программы снижало его вес как второго лица в государстве и что в дальнейшем реальные рычаги командования должны были перейти к профессиональным военным. Процесс, впрочем, был бы неизбежным, не случись война с какой-нибудь крупной европейской державой. Так что соперники Троцкого не стали настаивать, тем более что еще оставались проблемы Кронштадта, Тамбовщины и махновщины.
Следующие три дня добивали «рабочую оппозицию», обсуждали внешнеполитическую ситуацию и провели выборы в ЦК, увеличившего свою численность с 19 до 25 человек, включая единственного оппозиционера — Шляпникова. Из сторонников Троцкого, кроме самого Льва Давыдовича, были избраны только латыш с Урала Иван Тунтул и глава украинского совнаркома болгарин Христиан Раковский. Из других новых фигур в ЦК надо выделить аккуратно продвигаемого Лениным на пост наркомвоенмора Михаила Фрунзе и аж четырех будущих соратников Сталина — лютого борца с религией Емельяна Михайловича Ярославского (1878–1943), Григория (Серго) Константиновича Орджоникидзе (1886–1937) и Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина, 1890–1986).
Зафиксировав победу, Ленин уже без опасений выступил с развернутой программой новой экономической политики (НЭП), предполагавшей замену продразверстки продовольственным налогом, поощрение иностранных концессий и свободу внутренней торговли. Отступление от принципов коммунизма он объяснял просто: «Резолюция IX съезда предполагала, что наше движение будет идти по прямой линии. Оказалось, как оказывалось постоянно во всей истории революций, что движение пошло зигзагами. Связывать себе руки такой резолюцией — политическая ошибка...
Россия из войны вышла в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти; семь лет колотили ее, и тут, дай бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении! Тут думать, что мы можем вылезти без костылей, значит ничего не понимать! Пока революции нет в других странах, мы должны будем вылезать десятилетиями, и тут не жалко сотнями миллионов, а то и миллиардами поступиться из наших необъятных богатств, из наших богатых источников сырья, лишь бы получить помощь крупного передового капитализма. Мы потом с лихвой себе вернем».
Новая экономическая политика стала пряником, позволившим снять крестьянское недовольство. Правда, кнут в сторону тоже не отложили. Например, мятежники Кронштадта сделанную им уступку оценить не успели, поскольку 18 марта крепость была взята штурмом, в котором участвовали около 300 делегатов Х съезда. Около тысячи мятежников погибло, более 2 тысяч было расстреляно, около 8 тысяч ушло по льду в Финляндию. Тамбовское восстание подавили к лету 1921 года. Западносибирское — лишь к концу 1922-го. Ленин добился своего последнего и, пожалуй, самого заслуженного политического триумфа.
«Секретные материалы 20 века» №7(471), 2017. Дмитрий Митюрин, историк, журналист. Санкт-Петербург