Город на карантине
По улицам пустынного города бежали редкие прохожие. Они именно бежали, стараясь, видимо, не попасться на глаза конному санитарному патрулю, проверяющему документы, дающие право покинуть дом в условиях жесткого карантина. Раньше она такое видела только в фантастических фильмах-катастрофах. Апокалиптические кадры с вымершими городами, затихшими рынками и испуганными людьми казались ей нарочито преувеличенными и надуманными. Однако сегодняшняя ее реальность ничуть не уступала, а где-то даже виделась ей еще более устрашающей, чем эпизоды этих фильмов. Закрытые магазинчики зловеще встречали ее вывесками – «Карантин», маленькие фалафельные, где было всегда полно народу, смотрели пустыми глазницами наспех брошенных прилавков, большой городской рынок, на котором в любой день яблоку было негде упасть и где надрывно кричали зазывалы, били в бубны продавцы, играли на скрипках израильские попурри уличные музыканты, казался сейчас маленьким наспех брошенным базарчиком с кучами мусора и неубранных сгнивших фруктов.
Она бежала в аптеку, у мужа разболелась спина и нужно было купить какое-то обезболивающее. По сути выход в аптеку был прописан в череде немногочисленных причин, позволяющих нарушить карантин и выйти из дома. Но ей подсознательно не хотелось повстречаться с санитарным патрулем и объяснять строгим полицейским с каменными лицами, зачем она вышла в город, охваченный эпидемией. О том, что у них злые каменные лица, она знала не понаслышке. За квартал до центра она видела, как строго, тоном, не обещавшим никаких поблажек, полицейские опрашивали пожилого мужчину, картинно предъявляющего им хлеб, за которым он вышел из дома. Тогда она быстро свернула в проулок, и чтобы не объясняться с патрулем, решила добежать до аптеки по параллельной улице. Здесь картина была не радостней. Вывески закрытых маколетов, где еще неделю назад шла бойкая торговля, почему-то покосились и стучали ударяемые ветром, взрывая неестественную тишину замершего города. По улице, гонимый ветром, катился мусор, основная масса которого состояла из использованных перчаток и масок.
- Да…., - грустно подумала она, ища глазами хоть какой-то оптимистичный штрих, в представшей ей удручающей картине. И вдруг она увидела нечто такое, что выбивалось из всего этого зрительного ряда с покосившимися вывесками, горами мусора, гонимыми ветром, и осиротевшими магазинчиками. На ступеньках у входа в каньон сидел дедуля со спутанной бородой и то ли сильно загорелым, то ли чумазым лицом. Этот бородатый дедуля раньше всегда был тут, у центрального входа в торговый центр. Это была его точка.
- Гверет, роце охель! Женщина, подайте на еду! – выпрашивал он у многочисленной толпы денежку, то на русском, то на ломанном иврите, прищуривая хитрющие глаза.
Ему мало кто подавал. Невооруженным взглядом было видно, на что потратит поданные ему деньги этот явно опустившийся и сильно пьющий дед. В маленьком городке все его знали, потому что он промышлял у каньона много лет и стал как бы неотъемлемой частью этого торгового центра, как охрана на входе или высаженные рядом высоченные пальмы. И еще пару недель назад никто бы не удивился, увидев этого пьянчужку здесь. Но что он делает тут теперь, когда всем предписано сидеть по домам и носа не высовывать на улицу?
- Почему вы здесь? – спросила она, протягивая деду десять шекелей, и нарушая строгое предписание держать дистанцию друг от друга не менее двух метров.
- Не могу я дома один… Я привык среди людей…, - обрадовался денежке дед, усмехаясь в свою нечёсаную спутанную бороду.
Она на всякий случай оглянулась вокруг, никаких людей естественно нигде нет, всегда шумный каньон закрыт, на входе, там, где дотошная охрана проверяла многочисленных покупателей, примостился рыжий кот, которому никакой карантин не писан, на высокой пальме каркала никем не пуганная ворона.
Когда все закончится, она будет вспоминать этот вымерший город, посреди которого на своем «посту» продолжал нести вахту этот дед с хитрым прищуром и всколоченной бородой…..
