Артур впервые за три дня вышел на улицу. В городе было необычно тихо и безлюдно. Он сторонился людей, как и они его. Все были в масках, кто-то даже в очках. Ненавистное солнце ослепляло парня. Про очки он не подумал, отвык от света, дома он сидел, лежал, смотрел сериалы за плотно закрытыми шторами. Сидеть дома было для него настоящим мучением. Все было слишком громким, передвижение соседей по квартире, их стуки тяжелыми тапками по паркету, то как громко они мыли посуду, заваривали чай, грохот, дверь открылась там, дверь закрылась тут. Это как жить с мышами, давно бы всех убил, да не знаешь где они копошатся. А потом вдруг думаешь, что они копошатся уже у тебя в мозгу. Об этом думал Артур, пока шёл в магазин. Ему было стыдно, что он вышел на улицу, ещё два дня назад, он сам сказал соседям, чтобы они воздержались от походов наружу. Сам протер все включатели и выключатели антисептиком, и раздал специальные салфетки для телефонов, а потом долго возмущался, что один из соседей пошёл в офис за компьютером для работы дома. Он метался из стороны в сторону по дому, читая один за другим новости про новые случаи заражения. Он не пошёл за масками. Откуда он знает как их производят? Может тот, кто их делает, фасует, складывает сам без маски, и свободно чихает на то, что должно быть стерильно. Он сам пошил себе маску из марли, взял нитку, трясущимися руками вдел ее в иголку и сшил. Ничего сложного, говорил он себе. А теперь шёл по улице, с этим надоедливым палящим солнцем, и думал, что над ним, наверное, смеются прохожие. У них же не видно лиц под масками, и глаз под очками. Да, они ухмыляются над тем, как он криво пошил свою маску. Кто сейчас их вручную шьёт? Да, и думать надо каким швом ее шить, а не тем убожеством, что он сделал. Мать бы его ударила тяжёлым тапком по рукам за такое. И била бы до тех пор, пока у него не посинели бы пальцы, и их не начала колотить дрожь. У него и сейчас тряслись руки, он плотно сжал их в кулаки, и старался не смотреть на людей. Он опустил голову и смотрел себе под ноги, но ничего не мог поделать с собой, ему казалось, что все вокруг смеются над ним. Он кожей чувствовал, что люди в окнах обсуждают его. Что он вышел, когда всего пару дней назад настаивал дома чтобы никто никуда не ходил. Что он вышел в маске, которую делал сам собственными руками, которые помыл перед этим всего три раза. А кто сказал, что это стерильно? Артур вспотел от всех этих мыслей и задыхался под маской, он злился и жалел, что не взял очки. Ещё он чувствовал, как все вокруг знают, что он даже и не думал закупаться едой впрок, что ему было настолько не выносимо ходить в такой толпе покупателей, что он предпочёл отсидеться дома. Там, где ему всегда было тихо и комфортно, где он мог спрятаться от этого шумного мира, с его машинами, ярким светом, разговорами и улыбками. Они смеются над ним, они точно знают, что он глуп, что он не готов, что он не подготовился, и поэтому вышел спустя три дня. Ничего не помогало. Дома не было так тихо, как раньше, потому что соседей тоже погнали работать дома. И чего он жалуется? Что изменилось? Раньше было шумно на улице, теперь дома, какая разница? Но он чувствовал большой обман в этом во всем. Из дома не выйдешь потому, что вокруг все над тобой смеются, потому что знают насколько ты глуп и не готов к происходящему, не выйдешь потому, что больше обычного чувствуешь себя неуместным, неправильным, словно все знают, что к чему, а он никогда не попадает в ноту. Он не заметил, как вместо того, чтобы идти к магазину, просто ходил из стороны в сторону вдоль улицы, погруженный в свои мысли. Люди действительно сторонились его, друг друга. В какой-то момент Артур снял маску, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и он был действительно свежим, каким давно не был в городе. Сладость воздуха не обрадовала Артура, ему хотелось, чтобы все было, как прежде. Чтобы смог накрывал куполом город, чтобы люди носили маски, потому что без них все задыхались от смога. Чтобы все ходили на работу, а он сидел дома в тишине. Артур, наконец, вспомнил про магазин и направился туда.