Предисловие
Метеорит летел сотни миллионов лет. Он был осколком планеты, что подверглась разрушению оказавшись на пути гравитационной волны апселектического выброса плазмы при вспышке сверхновой. Планету снесло, смело, сплющило. Еще до контакта с волной вулканы планеты произвели мощнейший выброс в атмосферу: давление внутри магнитроидной сферы, ядро вздувалось. Солнце системы также «пухло». До сжатия гравитационного поля апселектики, синергетического избытка гравитационного баланса масс, оставались секунды...
То время уже совсем не существенно — астероид летел уже очень долго. Астероид? Он не знал КТО он, ему было все равно. Осколок. И все. Но даже это ему было не интересно: он не думал и ничего не желал; он был всего лишь куском материи. Мертвой. Наверное. Хотя, в его порах и трещинах «копошилась» жизнь, ценметроидные микроорганизмы. Совсем маленькие. Ничтожные. Остатки планетарной жизни. Остатки биосферы. Пульса планеты.
Метеорит вибрировал. Потому что входил в атмосферу другой планеты. Наконец-то? Конечно же нет, ведь он не чувствовал, не жил. Он всколыхнул мегатонны пыли. Поднял над лесами, горами... морями. Вознес в стратосферу. Он стал легендой. Хоть ему это было и все-равно.
Все конечно во вселенной. И разрушение ищет себя в остатке своего движения в ноль, в пустоту; и время не предел разрушению. Время так же... осколок вечности.
Внутри гравитационного вихря рождаются звезды. Пусть. Это их право.
Быть первыми в зачатке предстоящего.
А жизнь — признак Смысла. Ведь... для чего-то все ЭТО существует?
______________________
Видно. Никто. Не более мира.
Меньше напутствия — тяжесть веры;
Память о не рожденном стара
Как небо несущие вечные горы,
Что облаками облизаны, громами
Обласканы как и дитя человечное...
А земля обретала себя родов стонами;
А земля — и отныне — пламя надстрочное
Извергает из недр да магмою вещей.
То пути всех путей: на долинах печать
Тоски сущей... тень неба вглядевшись пей.
Чтоб секунду мечты познать.
И низвергнуть в потоки печали дым:
Одномерный эскиз воображения...
Каждый хотел быть большим.
Но не на каждом знак возрождения.
Мысли тугою лентой — стянут
Мозг чуть прикрытый припудренной костью.
Каждому — дети улыбками скажут,
Что к жизни зайдя да нечаянно в гости —
Аппликатируешь зов души.
Внятно.
Пальцем по небу пиши:
Ждать рожденье себя — так приятно!
______________________
Разогнать звездолет до критической точки было невозможно. Полетел редуктор противобалансового резонанса синхронных полей. Корпус был поврежден от удара метеоритной крошки...
Спанс сделал вид, что ему это безразлично. Внутренняя полость рубки управления завалена большими томами руководства по астронавигации, в ее суженом пространстве висит голубоватый туман табачного дыма. Звезд не видно. То ли из-за дыма, то ли их вообще нет. По курсу следования — сплошная темень, которая больше походит на густой кисель. Приборы явно врут. Спанс это понял полчаса назад, когда пытался заново вычислить курс, с поправкой на вынужденное отклонение корабля. Сотая сигара... ее вкус отвратителен; точнее, Спанс не чувствует уже совсем никакого вкуса. Ему все равно. Ему бы, наверное, хотелось уснуть, погрузиться в кому анабиозного сна, чтобы не ощутить каковым будет конец. Но даже этого — не хочется...
Он знал с самого начала, что летит в никуда. От того мира, в котором его разум зашел в конкретный тупик. Этим Миром была (или могла бы быть?), пожалуй, вся вселенная. Спанс искал мудрость. Совершенную мудрость. Искал с того самого момента, как осознал себя зрелым, окончательно запутавшимся в жизни философом. Нашел — одиночество и предчувствие вечности, что мертва.
Звездолет старой конструкции. Изрядно изношен; но ему — нет никакой разницы. Главное стартовать и вслепую ввести параметры курса в бортовой программатор. Следуя по прямой, он, возможно достигнет пустоты... в которую и направлялся. Или вонзится в гипер массу какой-нибудь старой звезды; а может новой. А может...
Черная дыра.
Раз в жизни нет смысла, то возможно он найдет его в смерти. В тот самый последний момент, когда корабль достигнет критической точки... но защитные поля дали сбой. Старый аппарат. Даже древний, можно сказать. Вот же... случайность: осколок метеорита, что блуждал в пространстве миллионы лет, настиг его в тот самый момент, когда на полсекунды отключилось внешнее поле лобового прикрытия. Хорошо рубка осталась нетронутой: бесцельный снаряд прожег обшивку и полость корабля с правой стороны, пройдя где-то сбоку от отсека управления и, видимо, частично разворотил кожух правого двигателя. Ничего. Пока работает.
Какая жуткая тьма!..
Он никогда не видел такой ранее.
Он искал совершенную мудрость. Он шел к свету. Ему нужна была ясность.
Он устал от своего поиска. Двадцать четыре тысячи лет жизни, интересной, наполненной смыслом; ... реальностью.
И бессмысленным вопросом, на который не найти ответ. Он изучил сотни миров. Он знал тысячи и тысячи наречий, которые давно потеряли в его памяти всякое целевое назначение. И вот он один. Вне всех миров. Рандеву с вечностью...
Все что осталось — это разогнать звездолет.
Для прыжка нужна субсветовая скорость. Может быть последнего скачка сквозь пространственное заглубление, сигму пустоты. По прямой, которая выведет его на след так и не найденной мудрости. Он мог бы умереть любым из сотни способов, которые были доступны его фантазии и возможностям. Но тогда он не ощутит смерть таковой, какая она есть в своем [кажущемся] естестве. Встретить смерть откуда-то из самых глубин и времени и пространства. Может в этом кроется ответ? На вопрос, который он не в состоянии даже сформулировать. Может.
Спанс не спрашивает себя почему все так сложилось. Это банально, глупо. Как есть... так и есть, собственно. К чему суетиться в дремлющем и уставшем от пустого смысла разуме? Ему нужно только лишь разогнать звездолет.
Он садится на корточки и гасит сигару об пластик обложки одного из томов, растирая и размочаливая ее кончик, чувствуя, что мозг уже стопорится, напитанный переизбытком никотина. Других наркотиков на борту нет. И он уже жалеет об этом, потому что не в состоянии более курить эту гадость. Он сильный, этот Спанс, его организм может вынести невероятные перегрузки любого характера. Он выходец древней и высокоразвитой цивилизации из системы... Впрочем... нет более никаких систем. Одни смутные и почти стертые впечатления от прошлого. Он стар. Ему настала пора заглянуть в самое нутро Истины... в провал вечности... В...
В то самое. Он раскрывает в себе свою сущность как она есть. Только лишь миг познания — а потом конец. Но всего лишь миг... Он больше Жизни. Он больше Познания. Он больше всего того, что Спанс оставил за бортом звездоплавательной капсулы.
В его заиндевевшем в самой сердцевине сознании неповоротливо и с натугой будто, всплывает давно забытая картина: уходящий в необозримую перспективу разлет планетарной окружности... удаляющаяся куда-то вглубь широченная плоскость платформы космодрома; вниз и вниз — его дом, его родная планета проваливается в бездну. И он, совсем еще молодой, переполненный приторным предвкушением еще не явной значительности и необычайности происходящего с ним, смотрит, широко раскрыв и без того крупные, выделяющиеся на лице и формой, и глубиной ясного взгляда глаза, затаив дыхание наблюдая как тает вместе с исчезающей во мраке космоса планетой ранняя пора его юности. Он оставляет там свои сны. Он пробуждается для новой жизни. Он взрослеет для поиска. Зепоны не верят в судьбу. Они верят принципу. Не закономерности, но — некоторой стандартизации Причин.
Сейчас его глаза мутны.
В них блуждает истлевающий образ не постигнутого Порядка Вещей. В их невероятной глубине маячит призрак пульсирующего ничто, тень абсолютной нежити — она принцип или причина Закона, который порождает таких как он: искателей мудрости, что невероятна. Таких, которые уходят сами в себя, поглощенные бесконечностью не смысла. Таких, о которых ничего как правило неизвестно тем, кто только делают первый шаг в безграничный простор космоса, познания, Жизни. Он сам по себе. Мир — сам по себе. Он, как личность, вне системы сложившегося порядка природного и разумного бытия. Но нельзя быть свободным абсолютно. Здесь имеет место запрет: чудовищный, необъяснимый, нелепый даже... может быть даже так. Он заложник Принципа, которого Нет. Во всяком случае, сколько не искал, он не нашел даже самых приблизительных признаков разума, который был бы в состоянии дать более менее удовлетворительный образ, несущий в себе частицу смысла, способного дать Понимание.
Но пустота требует заполнения. Чего проще? Вот она — фундаментальная основа сущего. И нет здесь более ничего. Все остальное — асфиксия научного менталитета и Игра в познание.
Нелепая случайность... И его жизнь (по всей видимости), и этот злосчастный кусок метеора. И этот мимолетный сбой в системе защиты.
Спанс сползает на пол по стене, вдавливаясь в нее спиной всем весом своего плотного и дрожащего по непонятной ему причине тела. Его лицо морщинится еще больше. В глазах стынет вязкая влага старческой слезы. Ведь Зепоны не плачут... даже когда рождаются. А ныне...
Звездолет тряхнуло. Его рука нервозно дернулась к полу, чтобы найти опору и тут же застыла: какая разница? Равновесие ему более ни к чему. Ведь, наверное, это покачнулась вся вселенная... От его слез... От глубинных рыданий в самом истоке потерянной сути. Не найденного смысла.
Мудрости.
Он просто понял однажды, что причина, по которой существует во вселенной Жизнь — является переизбытком больного воображения таких как он, подобных ему. Нет ее, этой странной по сути всех преходящих и незыблемых вещей, причины. Не было никогда. Скучный вымысел, от которого он стал так истерически (может категорически? — не важно...) зависим. Его разум ослеп в тот самый момент, когда он всерьез помыслил о сути всех вещей. Преходящих. Незыблемых. Не доступных даже самому абстрактному смыслу. Но это его крест... его и таких как он. Подобных ему. Всяких...
Он прячет мутнеющий взгляд... прячет его от пустоты, потому что некому сейчас смотреть на Спанса; совершенно некому.
Это не одиночество. Это — самоубийство. Самое элементарное и банальное, которому, однако, нет внятного и разумного определения. Двадцать четыре тысячи лет — много это или мало? Достаточно, чтобы сойти с ума. Он ранее не думал об этом. Сейчас еще есть время подумать. Совсем немного... а может быть и... больше чем нужно.
Совершенная мудрость... Он двигает судорожно нижней челюстью, пытаясь разжевать оскомину смысла; заползшей в сознание чужеродной мысли. Он думал над этим последние пятнадцать тысячелетий. Теперь ему кажется, что в такой головоломке присутствует чужеродный элемент. А может, этот чужеродный элемент — он сам? Разве он не есть отчуждение для себя самого? Он медленно и тяжело встает, пошатываясь, направляется к центру камеры... рубки управления... к стойке сенсорного контроля за полетом. Чуть подрагивающими руками снимает с подставки шлем, нахлобучивает его себе на голову; от затылка свисает к полу плоский многожильный кабель — это связь с бортовой системой координации, с узлом автоматического контроллера.
Он сам почти как компьютер: высчитывает непрерывно в уме алгоритм вероятности, надеясь все же, после многовековых безуспешных попыток, вывести базовую константу Аксиомы Начал. Спанс ученый. Он знает цену теории. Его ум — сама «гипотенуза».
И почему-то сейчас он в трансе... в гипнозе даже. Это так похоже на сон, в который он погружался еще в ранней стадии жизненного цикла, в самом начале жизненного пути; или, как говорят в некоторых не развитых мирах — в детстве.
Сон был разнообразным, но одним и тем же. Сменялись только декорации — сцена не менялась. Потом видения забытья начали растворяться во мглу. Он просто отключался на время, потому что телу и мозгу нужен непродолжительный отдых. Крепкому телу. Мощному мозгу.
Инсинуация катаклизма. К чему он шел, не подозревая об этом; сближаясь с вероятностью помешательства на почве глубиннейшего противоречия, имя которому «само сущее», к чему неуклонно стремился. Так кончается жизнь. Искуплением за Разум...
Истерика.
Спанс старается перебороть себя, задавить чувства и встает на подставку, чтобы опереться телом на узкую и чуть пологую вертикаль стойки. Это удобное положение, хотя приходится стоять. В этом положении он ощущает себя практически невесомым. Тело еще изрядно крепкое. Тело, которое носитель живой сути и сумасшедших противоречий. В раннюю пору своей бытности он и подумать не мог, что простой вопрос заведет его в такой безумный тупик.
Он мог бы говорить сам с собой — так было бы легче. Возможно. Но он не может. Он иначе устроен. Его психика универсальна, его ум не терпит прострации. Он останется в ясном сознании до самого конца, не смотря на туман в голове от выкуренных сигар.
Никотин... и чего ради он запасся этой отравой? В другое время его может быть даже «рассмешило» бы это (хотя эмоционально беспечны бывают Зепоны редко, да и то, по самой существенной необходимости): перед самым стартом в никуда у него был еще один целевой рейс — последний. Планета в системе Зэт-092ЦЕРОН под номером Экрос-4. Приземлился, вышел. Установил телепатический контакт с аборигеном. Попросил это оцепеневшее от такого контакта существо принести ему то, что дурманит мозг. Получил... как это на их языке... да... сигара. Семь коробок по тридцать штук. Взамен отдал онемевшему от счастья, немой восторженности и непродолжительного мысленного ступора планетянину визеобраузер — небольшое устройство для улавливания волновых вибраций исходящих от любой живой формы и просмотра блуждающих моделей поведения. Когда-то он не расставался с ним, изучая формы сознания на многочисленных планетах. Развитие этих форм. Прогнозы. Отчеты. Общественные модели и популяции. Чем больше миров он изучал, тем сильней ковырял в самом сердце червь непознанной мудрости. Спанс избороздил всю галактику. И не нашел ее признаков. Нигде. Почему? Потому что ее нет. У природы нет замысла... Природа бесцельна... значит, не мудра? Во всяком случае, не совершенна в некоем автоматически регулируемом глобальном процессе самоустроения. А значит, безальтернативна. А разум? Он бессилен изменить эту фундаментальную тенденцию Бытия, поскольку сам порожден... Это сводит с ума. Может довести до крайней степени безумия. Потому что это важно... Почему? Почему же важно? И на это тоже нет ответа. Голый вопрос — и прострация. И сигары. Пустой корабль, несущийся почти на субсвете в никуда. В такую же пустоту. В провал во времени...
Нужно разогнать звездолет. Войдя в черную дыру (если повезет с курсом... хотя, впрочем, не вычисленный, а спонтанно настроенный автоматом курс в режиме локации сжатой пульсации космоса, направляет корабль в самое сердце сплюснутой тьмы...) в режиме гипер скачка, можно (вероятно, но не доказано) выйти за пределы времени и пространства. Один миг... момент истины. Соль всей постной, как оказалось жизни. Инсинуация катаклизма.
Познать смысл Вечности — и тут же умереть. Ради этого он жил столько тысячелетий? Вернее — влачил банальность самого себя по мирам и космическому многообразию природных стандартов. Невероятность и занудство. Система и хаос. Все в одном — единственном миге... моменте истины.
Он шел правильным курсом пока не встретился с осколком планеты... Да, миры возникают и рассыпаются в пыль. Таков порядок мироздания. Такова система, которой нет... то есть, которая постоянно изменяет саму себя. Инициализирует и вершит заново. Чтобы с самого начала, которого — нет.
Он точно сойдет с ума. Где исток Вечности? Уж точно — не во времени.
Глаза Спанса уперты в одну точку, но он ничего не видит. Мозговые импульсы автоматически коррелируют сбои системы управления. Шлем снимает сенсорным биомагнитным полем параметры мысленных команд, что вполне автоматичны, отшлифованы за тысячелетия астронавигационного опыта. Он будто спит. Но этот сон — хуже яви.
Еще одна встряска.
Нужно разогнать звездолет. Нужен субсвет. Прыжок. Черная дыра. И провал в НИКУДА. В ничто. В абсолютный вакуум.
Но есть один момент. Только он истинен. Все остальное — прелюдия.
Спанс делает вдох. Последний. Звездолет не разогнать. Чуждое в каждой мысли. Ступор осознания, которое невероятно. Он больше не выдохнет. Это приказ самому себе. Это окончательное действие, продиктованное расщепленным до основания разумом, который еще в состоянии ощущать самого себя и...
Момент истины.
Мудрость, что совершенна. Или только так кажется. Это скачек в никуда всей мощью отвергнутого смысла. Пусть кажется. Главное, что у Вечности есть своя причина... Вечность не абсолютна...
Последнее усилие...
НЕ ДЫШАТЬ!
«Господин... ВАМ какие сигары... здесь у нас продаются гавайские... прямо в городе... есть лавка...»
Планетянин таращит глаза. Какие же в них и удивление, и восторг, и страх — все это одновременно. Спанс не знает таких чувств — они чужды его натуре, его естеству. Откуда он знает язык с Экроса-4? А, вот... экспедиция «Рекрут» под номером... даже чтобы представить эту цифру, нужно напрячь мозг. Как много миров избороздили его предки; сколько работы проделано по усовершенствованию социальных взаимосвязей в галактике... сколько цивилизаций спасено от саморазрушения. Во всем этом таится такой невероятный смысл реальности! ТАКОЙ СМЫСЛ...
Уничтоженный одним простейшим и идиотским вопросом. Совершенная мудрость...
Это то, что разрушает раритет умозрительности; то, что рационализирует умственный поиск до состояния разумного универсума. Это то, что раскололо на части психологический панцирь его потерявшейся в поисках сути. Не религия... не философия. Идеологический практицизм: Спанс и такие как он всегда следовали только этому пути. Рациональность оценки и погруженность в реализм настоящего. Потому они так развились; их цивилизация — сама РАРИТЕТ.
«Любые» ... «Главное — побольше»
Планетянин кивает головой так энергично и продолжительно, что Спанс теряет терпение впервые за многие века своей жизни. Потом он осознает, что просто слишком интенсивно погрузился в телепатический транс, настраиваясь на мозг и сознание суетящегося перед ним и в мыслях, и в движениях существа. Дисбаланс самоотношения. Спанс резко выпрямляет вектор внутренней силы самоощущения и гармонии восприимчивости. Отвлекся... так странно... Старость?
Спанс ждет. Получает свои коробки. Протягивает «мыслетрясу» визеобраузер. Поворачивается, чтобы направиться к поляне, над которой завис планетарный модуль. Идти не далеко. Сотни две шагов. За лесопосадкой. Ему, разумеется, было совсем безразлично (особенно в тот момент), что место, которое он выбрал наугад для посадки, являлось в некотором роде местом общественного пользования — оно предназначалось для игры. Он видел в стерео экраны, когда садился — автохтоны с какими-то клюшками, летящие по дуге через поле мячи. Он садился. Простая посадка на планету. Сотая? Стотысячная? Больше. Гораздо больше. Возможно, он устал от миров? Или от себя? Или...
Транспорт планетян с приспособлениями для мигания на верхних плоскостях корпусов; мерцающий свет, вой сирен. Бегущие к полю аборигены. Но к модулю никто не приближался. Зная, что будет именно так, Спанс шел размеренным шагом к своему транспорту, уже испытывая вполне ощутимое и горячее даже желание поскорее покинуть эту планету. Выхлоп. Удар в правое плечо и сначала резкая, но уже через две секунды тупая боль — он не сразу успел среагировать сознанием на внезапную и частичную деформацию своего тела. Остановился на миг. Ни о чем не думая, двинулся дальше. До входного люка модуля десять шагов.
Выхлоп. Еще. Колющие слух равномерные щелчки. От земли поднимаются фонтанчики пыли. Кое-где шевелится трава. Он входит внутрь транспорта. Когда-то этот мир находился в разработке в Коалиции по Наблюдению за Развитием. Спанс, будучи тогда геофизическим инженером, инициализировал ту часть плана поддержки, которая касалась вопроса воздействия активности социума за многовековой период на планетарную физико-динамическую структуру и их взаимосвязи. План утвердили. Но эти существа непредсказуемы. Прогнозы по плану частично оправдались. Но многое нужно было пересчитывать заново. Спанс долго возился с этим миром. А потом он ушел из Коалиции. Рецидив философского практицизма. Ему нужно было определиться с вопросом о целевой необходимости таких мер. Природа и разум... в чем приоритет?
И вот — незначительное повреждение тела со стороны этих существ. Не целевая месть? Это можно как-то определить? Интересно просто. Это могло бы быть интересным... В другое время. А тогда, стартуя с планеты, он ни о чем не думал. Вообще. Мысли скомкались или их просто не было.
Курс... на сжатую массу пульсирующей материи, в аномалию пространства.
Момент истины.
Ради чего прожита жизнь.
Целая жизнь — и только один неповторимый ничем и никак момент.
Сознание мутнеет сильнее. Это уже не из-за никотина. Видимо, это вступает в права столь загадочная и столь непознанная смерть. Нет... еще сохраняя силы рассудка, медленно думает Спанс... она не порог... нет за ней ничего...
Момент истины.
Он прислушивается к собственному пульсу. Еще несколько минут — и все.
«Спанс?»
Всем телом вздрагивает. Ведь он один на корабле. Не отвлекаться... Дышать нельзя. Возникший эффект — звуковая галлюцинация. Наверное, это преддверие самого конца.
«Совершенная мудрость невозможна, Спанс, ты искал не существующую истину».
Он снова вздрагивает, но уже внутри, в уме, рассудке... у него нет того, что существа, подобные планетянам с Экроса-4, зовут «душой». Голый расчет... Ре-эквивалент самобытности. Но не «душа», которая — заблуждение не внятного разума.
Еще полсекунды оцепенения, которые тянутся невыносимо долго, в которые он понимает, что голос — не иллюзия. Его ум слишком рационален, чтобы не уметь идентифицировать реальность. На миг выскакивает из самых глубин растянутая в бесконечность мысль... НЕ ДЫШАТЬ!!!
«Кто ВЫ?»
«Иное Сущее»
Его интеллект включается сразу — буквально след в след. Он поднимает к потолочной плоскости замутненные дурманом смерти глаза.
«Как ЭТО?»
Его страдания разрушительны для рассудка. Он теряет последние опоры неколебимости, самостийного стержня собственного «я».
«Сущее Иного Порядка»
Спансу становится смешно.
«А есть какой-то порядок?»
«НЕТ»
Пауза. Корабль снова тряхануло. Гудение в мембранах шлема — это позывные телепатического приемника. Его как-то засекли. Кто-то. Но как? И...
Это невозможно. Засечь его частоту было невозможно — он шел практически на субсвете.
«Немыслимо...»
«Именно так»
«Как... ВАС зовут?»
В ответ он услышал хохот в своем воспаленном мозгу.
«По разному, Спанс» ... «Зови меня — «существо».
«Понял ВАС... как ВЫ...»
Спанс осекся. Сознание меркло. Нужен был выдох углекислоты и — глубокий продолжительный вдох. Что-то взъерошилось в нем... противоречие. Сомнение и уверенность. Только вот... в чем сомнение... и в чем уверенность...
В настоящем — подсказывал извивающийся разум.
Но... МОМЕНТ ИСТИНЫ.
«Не динамическая смерть» — термин выплыл из самых глубин терзаемого противоречием ума. Совершенная мудрость унифицирована. Это мистификация заблуждения.
Он хотел сделать выдох, чтобы потом вдохнуть: глубоко и с невероятным облегчением. И попытавшись сделать это, он внезапно понял, что время сменилось чем-то другим — застывшим и ни с чем не соизмеримым. Началась Вечность...
Момент.
Истины.
Иное... Сущее...
«Так не бывает»
Опять тряхнуло. Разгон в бездну. И не жизнь — и не смерть. Рациональное НИЧТО.
Всякость.
Выдох! Вдох! Выдох...
Медленно. Вязко. Глубже... глубже.
Рябь в глазах. Сумрак кабины... но это тоже свет.
«Спанс!»
Весь расслабленный, он ощущает, как с глаз спадает темная пелена. Агония позади. Он снова дышит.
«Ты понял, Спанс?»
Он едва заметно кивает, по его морщинистой щеке течет вязкая старческая слеза.
«С-п-а-с-и-б-о...» — едва слышно ему самому, потому что в самом нутре и в мозгу (в висках) постоянный и плотный ватный фон, через который чуть ощутимо прорываются слабые удары пульса, произносит трясущимися губами ученый.
«Спасибо не за что, Спанс» ... «не теряй себя больше»
«Это ВСЕ?» — его глаза расширяются, будто он надеется развернуть этим поле визуального восприятия и увидеть своего нечаянного и столь загадочного спасителя сквозь корпус звездолета, сквозь пространство.
«Все»
Еще чуть-чуть и глаза лопнут от перенапряжения. Они уже почти в два раза более выпуклы, чем это возможно.
«Я вне пределов» ... «В самой глубине Сущего» ... «И — быстрее Света».
«Почему я?» — с усилием сглотнув, думает Спанс, направляя свой вопрос Абстрактному НЕЧТО.
«Я наблюдал космос. Заметил тебя. Твой фактор нуль находился в нужной фазе».
«Фактор нуль?»
«Эго»
«Понял ВАС...» ... «ВЫ — существо?»
Мозг Спанса прошибла освежающая волна. Медленные эмоциональные вибрации: успокоительно и восторженно.
«Я же сказал — существо»
Спанс снова сглотнул.
«Где ВЫ находитесь?»
Опять наступила пауза. Более продолжительная.
«ВЕЗДЕ»
У ученого все поплыло перед взором.
«Как ЭТО?»
«Астрономически — и не иначе» ... «ЭТО ВАЖНО?».
Шепот. Попытка сказать вместо телепатического выноса мысли.
«...Нет...»
«Я — Центр»
Шепот...
«Чего?!»
«ВЕЧНОСТИ»
Сдавленность в голосе; но вопрос — как поток лавы пробужденного вулкана. Стихия, что сметает на своем пути все естественное и такое рациональное.
«Я такой же как ты, Спанс» ... «только дышу глубже» ... «ПОНИМАЕШЬ?»
«Нет...» ... «НЕТ» ... «Не по...»
«...ни...»
«...ма...»
«...ю»
«Будь собой» ... «Жизнь так Прекрасна!!!» ... «Понимаешь?»
Пауза. Это вынуждено. У Спанса было затмение. Через обморочное сознание что-то рождалось... через потерявший всякую внятность разум.
«Вы дали мне больше чем жизнь...»
«Знание?»
«Да»
«Ты обрел совершенную мудрость?».
«Нет»
«Ты знаешь теперь, что она возможна?»
«Нет»
«Что же ты знаешь?»
«Ничего»
«В чем же мудрость?»
Спанс хотел произнести это... но смолк на не родившемся звуке.
«Прощай, Искатель. Мне пора. Твой корабль поврежден. До ближайшей обитаемой системы или ремонтной станции ты не дотянешь без сигма рефракции».
По спине Спанса прошел легкий холодок. Он только что обрел то, что больше жизни. И он не сможет ЭТИМ жить... его удел — дисфункциональная капсула, что почти уже по инерции несет его в бесконечном пространстве. Тысячелетия одиночества? Наедине с... Прозрением, которому нет разумного эквивалента. Это ли не момент истины?
Спанс вздрогнул. Изнутри накатывал волна за волной неудержимый порыв истерических эмоций. Как это... смех... это называется смехом в мирах подобных Экросу-4. Самый обычный для тех существ способ самовыражения. Неуправляемый рассудком. Истошный. Смачный.
«Я выправил курс, Спанс» ... «Лети на Энзиму — семьдесят лет. Этот мир еще не открыт. Ты сделаешь это первым».
Спанса прорвало.
«Вы...ы...ы».
В ответ — звенящая тишина. Эхо в мембранах шлема. Признак, что телепатический сеанс завершен.
Мука.
Истерика.
Вдох. Выдох.
Это новый предел познания. Это новый отсчет. Он понял то, чего не познать за целую жизнь. «Мудрость»... только слово. Вечность — только понятие.
Больше разума только...
Его глаза закрываются сами собой. Он не может сдержать слез. Это больше рассудка. Губы что-то шепчут. На каком-то наречии. У Спанса давно уже нет родного языка. Он его «затер» в памяти сотнями диалектов тех миров, которые нуждались в помощи Коалиции. Он начинает свой отсчет. Семьдесят лет... их нужно чем-то занять.
«Один»
«Два»
«Три»
«Четыре»
«Пять»
«Шесть»...
Бесконечность неисчерпаема.
Но нужно ориентироваться на настоящее.
Вдох. Выдох.
Двадцать — четыре — тысячи — один...
_______
