"Сколько себя помню, я всегда тяготел к полотнам Эдварда Хоппера. Думаю, спроси у людей знакомых с ним - «каким словом можно емко описать настроение его полотен?», большинство из них ответило бы – «одиночество».
Хопперу никогда толком не нравилась мысль, что его полотна можно однозначно определить, или что «одиночество» - его главная тема.
«С этим одиночеством слишком носятся» - говорил он в своему другу критику и художнику Брайну О,Догерти.
В следующем интервью, на вопрос– «Можно ли сказать, что твои полотна это размышление об отчужденности современной жизни?», Хоппер после долгой паузы отвечает – «Может и так…А может и нет».
Так почему же мы продолжаем так настойчиво приписывать его произведением именно это настроение?
Ответ, конечно, очевиден. В созданных им мирах люди существуют либо поодиночке, либо в неуютных молчаливых компаниях, застыв в позах, подобно куклам или манекенам. Он по-особому осмысляет городское пространство и пространственный опыт. Опыт, возникающий от физической близости людей, но при этом от их одновременной отдаленности друг от друга…сооружениями, окнами, стенами, светом и тьмой.
Его взгляд художника часто называют вуайеристким, но сцены Хоппера воспроизводят и ключевой опыт человеческого бытия - как чувство замкнутости и отдаленности соединяется с еле выносимым ощущением беззащитности.
Рисуя с самого детства, в 18 лет он поступил в художественную школу, под опеку Роберта Генри – одного из виднейших городских реалистов «Школы Мусорного ведра». Хоппер подавал огромные надежды, его многие хвалили. Он до последнего оттягивал момент выхода во взрослый открытый мир, задержавшись в стенах заведения на годы.
1906 –м году он отправляется в Париж, но там замыкается в себе. Эдвард не стал встречаться ни с кем из местных художников. За всю свою жизнь он не проявил никакого интереса ни к одному модному течению. «Не помню, чтобы слышал тогда что-то о Пикассо…». В Париже он день напролет бродит по улицам, делает наброски, рисует прохожих, проституток, и сцены городской жизни.
В 1910-м он окончательно перебирается в Нью-Йорк. От лихорадочной скорости жизни города его коробило – «все казалось грубым и оголенным…чтобы отвязаться от Европы мне потребовалось 10 лет».
*****
Описываемые мною выше события жизни Эдварда Хоппера общеизвестны. Интересуясь его фигурой, я уже давно читал достаточное количество связанно с ним литературы и интервью. Но до недавнего времени одна важная (основополагающая) сторона его жизни всегда ускользала.
Его жена «Джо».
В 1923 году Хоппер спустя много лет вновь встречается с женщиной, с которой учился в художественной школе. Джозефина «Джо» Нивильсон – миниатюрная, вспыльчивая и разговорчивая, еле сводящая концы с концами и робко пробивающаяся как художница.
В то лето они начали встречаться. На следующий год поженились. Ей 41, и она все еще девственница. Ему почти 42. Оба уже вышли за общепринятый брачный возраст. Оба наверняка сжились с мыслью, что навсегда уже останутся одни.
Хопперы разлучились лишь со смертью Эдварда в 1967-м.
Кажется – крепкая пара. Однако их личности и облики казались настолько диаметрально противоположными, что скорее представляли собой карикатуру на пропасть между мужчиной и женщиной.
Переехав к нему, карьера Джо практически сошла на нет. По его желанию она позировала ему для всех женщин на его полотнах. С 1923 года – любая кассирша, всякая городская девушка на заправке….временами узнаваемая, временами совершенно иная.
Модель – да. Конкурентка – нет.
Ее муж был против самого существования этой карьеры. Эдвард отговаривал ее от живописи, насмехался и принижал, пусть даже то немногое что ей удалось сделать. Прилагал усилия и влияние, чтобы ограничить условия, в которых она могла бы создавать.
Случались частые ссоры, стычки, пощечины и неловкие драки на полу спальни…Из за ее взглядов на искусство (Джо тяготела к импрессионизму) и желание водить автомобиль.
Почти невозможно составить мнение о картинах Джозефины, так как уцелело совсем немного. По завещанию, Эдвард оставил жене все, просив, чтобы она передала его картины организации, с которой он имел теснейшие связи. После смерти мужа она передала в дар музею все его наследие, и большинство своего, несмотря на то, что со дня свадьбы ей там был объявлен неофициальный бойкот. Опасения Джо (а они не могли не быть) оказались оправданными – после того как она ушла из жизни, местные кураторы избавились от всех ее картин.
Безмолвие хопперовских картин становится еще более ядовитым, после того как узнаешь как люто он подавлял и держал в узде собственную жену. Мужчина в костюме и начищенных ботинках, величественный и немногословно-сдержанный. Неспособный общаться на общепринятом языке. Неощущающий сокровенность и нужду в этом.
«Любой разговор со мной – и его взгляд устремляется на часы» - пишет Джо в своих дневниках – «Все равно, что отвлекать от работы дорогого специалиста».
Это укрепляло в ней чувство, что она «самое одинокое существо», отрезанное от мира искусства, насильственно исключенное.
Зная все это, можно трактовать картины художника как непрерывную борьбу Эдварда с Джо. Потребность держать ее в изнуряющей дали, а затем искусственно приближать, преображая ее лицо и тело в даму у стойки, билетершу в углу кинозала, обнаженную танцовщицу бурлеска. Способ ли это Хоппера заткнуть жену, упрятать ее в безмолвное пространство красок? Так о чьем же одиночестве картины Эдварда Хоппера? Его? Её? Или это плодотворное сотрудничество?