Начало истории
Я встала, подошла к двери и прислушалась.
- Ты считаешь, что она имеет право оскорблять твою дочь? – это был вопрос папы.
- Нет, я так не считаю. При этом зная дурость этой мадамы, стоит ли вообще на неё обращать внимание. Морду ящиком – развернулась и ушла. Я бы ещё и по её харе съездила, что бы отрезвить, - высказала свою позицию мама.
Они уже откуда-то знали о случившемся. Вот же, блин, деревня у нас.
- Хорошо тебе говорить, с высоты жизненного опыта. Алинке всего двадцать три года, ты себя-то вспомни – какой пугливой ланью была. Как ты моей мамы боялась, а она тебя никогда не оскорбила при этом, помнишь, – заступался за меня отец.
- С такой будущей свекровью взрослеть надо раньше, - буркнула мама, явно сдавая свои позиции.
- Жизненный опыт приобретается только по прожитии оной, хотя бы какого-то приличного промежутка. Всё разговор окончен, дочь не трогать, на больную мозоль не наступать, и вообще веди себя как обычно, будто ты ничего не знаешь, - поставил точку в разговоре папа.
Что-то мама ему пробурчала в ответ, этого я уже не расслышала. Вернулась в кровать и зарылась в одеяло. Видеть никого не хотелось.
На следующий день у меня поднялась температура, и я отменила всех своих клиенток, решив отлежаться пару дней. Родители меня не беспокоили, папа с пониманием, а мама, делая вид, что ничего страшного не случилось.
Не поступало звонков и от Семёна. От этого было грустно, хотя я понимала, что, не объясняя ему ничего, после нашего такого замечательного отпуска, я вот вдруг решила уехать.
Через три дня, когда самочувствие улучшилось, я набралась смелости и позвонила директору спортивной школы, сообщив ему о своём увольнении.
Он, видимо уже был в курсе всех дел, что не удивительно, так как был не менее любимым воспитанником нашего старшего тренера, чем мы с Сёмой, поэтому ответил, спокойно и ровно:
- Хорошо, приходи, пиши заявление. Чем раньше сделаешь, тем лучше.
Меня отпускали, без отработок и претензий. И даже немного кольнуло моё самолюбие, что не уговаривают остаться. Хотя, если здраво рассудить, и предположить, что человек знает происходящую ситуацию, то чего ему меня держать.
Вечером того же дня я поговорила с папой, рассказала о своём решении и вскользь упомянула, что я знаю, о том, что они в курсе случившегося. Папа меня, как всегда, поддержал, сказав:
- Думаю, для тебя сейчас это самое верное решение. Окунёшься в работу с головой, боль утихнет, и ты начнёшь жить.
Мне бы его оптимизм. Казалось, что моя жизнь разлетелась на осколки и больше никогда не будет такой целой и полной как была раньше. И вроде, у нас с Семёном, ещё не стояла точка в отношениях. Я предполагала, что со временем он простит мой скоропалительный отъезд, и мы помиримся. Но сейчас мне было плохо, как будто меня разрубили на две части, и теперь всегда придётся жить в этом половинчатом состоянии.
Написав заявление об уходе, я попрощалась со всеми, кто был на данный момент в нашем учреждении. Большая часть находилась в отпуске, Сёма к счастью тоже. Встречаться с ним мне не хотелось. Он мог потребовать объяснений и попытаться поговорить. Пока я к разговору с ним была не готова.
В этот же день сообщила Ариане Викторовне, что принимаю её предложение и приезжаю в город через несколько дней, чем её очень обрадовала.
Юлька визжала от радости, когда узнала, что я буду жить в её квартире, которую она не очень хотела отдавать непонятно кому. Условия съёма у неё были шикарные, хозяйка просто душка, по её словам. А теперь она могла спокойно часть вещей оставить на антресолях и доверить мне облюбованную за год конуру.
Сборы отвлекли меня от мрачных мыслей, и боль внутри немного притихла. Я напоследок сделала всем моим клиенткам маникюры, огорчив их своим отъездом. Некоторые очень расстроились, так как качество моего исполнения было на высоте, а общение со мной приятным. Теперь им придётся искать другого мастера, а многие уже успели перепробовать большую часть в нашем небольшом городке.