МОСТ
Алекс ЛИНКЕВИЧ
5 апреля 1942 года Гитлер под бетонными сводами своего «Волчьего логова» принял суровое решение: «Засадить в Центральной полосе России все заболоченные земли камышом, так с наступлением следующей зимы легче будет переносить страшный русский холод».
Чтобы оценить степень озарения фюрера, вспомним, что говорил он это после бесчисленных факельных шествий, диких погромов, освещавшихся кострами из книг, после прокатившегося по Европе огненным смерчем похода победителей. После заявлений о том, что «Россия – это рыхлое, плохо управляемое государство с примитивной экономикой и нищим, деградирующим населением, которое вот-вот займет свое место среди некогда сгинувших государств кельтов, римлян, шумеров и ацтеков».
Хотел бесноватый фюрер попасть в Историю, а получилось – вляпался в нее. Но что история страны без отдельных личностей, великих и ничтожных, знаменитых и безвестных? Можно представить монголов без Чингисхана, Германию без Гитлера, а СССР без Сталина? Титаны, вознесшиеся к самым вершинам славы по спинам, плечам и головам своих соотечественников, и множество «маленьких» людей, которые творят Большую Историю.
Об одном из эпизодов Великой войны, о том, как «маленький» человек на мгновение взял в свои руки нить Истории, с какой рабоче-крестьянской решительностью он повернул ход этой самой Большой Истории, и будет наш рассказ.
Герой нашего рассказа в упомянутое время работал в НКВД Башкирии и отвечал за Уфимский железнодорожный узел и безопасность железнодорожных перевозок. Люди компетентные говорят, что подлинное имя героя называть еще рано. Прислушаемся к их настоятельному совету и будем называть его просто – Чекист.
Берлин
* * *
18 декабря 1940 года кабинет Гитлера был до отказа забит разношерстной военной публикой. Генералы армейские и «Люфтваффе», в черном – флотоводцы и служители СС, тут же немного гражданских личностей – историки и стенографисты. На лицах собравшихся блестел пот, в позах легко угадывалось почтение.
На большом столе была разложена оперативная карта. Вокруг стола стояли особо приближенные чины. Среди них выделялась монументальная фигура и накрашенное лицо рейхсмаршала Геринга. На толстых, похожих на баварские сосиски пальцах любимца фюрера поблескивали свежим маникюром ногти и блестели многочисленные массивные перстни.
Сам Гитлер за столом сидел. На нем – обычный военный китель, без погон, на груди Железный крест, на рукаве – широкая повязка, красная, с черной свастикой в белом круге. Фюрер на окружение не смотрел, остро отточенным карандашом он постукивал по карте. Лежащей перед ним карте СССР.
– Конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга – Архангельск. – Гитлер привстал и сделал карандашом широкий росчерк. – Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации.
Гитлер высмотрел Канариса и, поворачиваясь к адмиралу со свойственной ему манерой богемного художника, спросил:
– Я не ошибаюсь, адмирал?
Маленький седой адмирал кашлянул, ссутулившись больше обычного, продвинулся вдоль стола к Гитлеру:
– Мой фюрер! Абвер располагает безупречными данными, согласно которым Москва связана с Уралом всего лишь одной узкоколейной линией железной дороги, идущей от Москвы на восток, через Куйбышев, Уфу на Челябинск, – Канарис коротким пальцем водил по карте, следуя пунктиру условных знаков. – Мой фюрер! Абвер по вашему приказу разрушит любую дорогу – железную или шоссейную! Хотя таких дорог в России нет!
* * *
Уже 24 июня, то есть всего через два дня после внезапного нападения Германии на Советский Союз, был создан Совет по эвакуации во главе с Н. Шверником и его заместителем А. Косыгиным, которого впоследствии назовут «железным сталинским наркомом».
Великая страна в едином порыве буквально встала на рельсы. Пораженный мир с удивлением смотрел на то, с каким порядком и распорядительностью работала железная дорога в СССР.
Генерал-майор П. Григоренко, служивший в то время в штабе Дальневосточного фронта, так рассказывал о напряженном темпе работы, взятом с самых первых дней войны:
«В самом начале войны пришло распоряжение отгрузить немедленно на запад весь мобзапас вооружения и боеприпасов. Комфронта Апанасенко рыкнул на начальника тыла фронта: «Там разгром! Немедленно начать отгрузку! Вы головой отвечаете за быстроту отгрузки! Мобилизовать немедленно весь подвижной железнодорожный состав! Грузить день и ночь! Доносить о погрузке и отправке каждого эшелона в центр и лично мне!»
Пришло из Центра распоряжение немедленно отправить восемь полностью укомплектованных и вооруженных дивизий в Москву. Темпы отправки были столь высоки, что войска из лагерей уходили на станции погрузки по тревоге.
Потом приказали отправить еще четыре, потом, по одной, по две, отправили еще шесть. Всего восемнадцать дивизий».
* * *
Страна сжималась в стальной кулак. Забыты были слезы и обиды, мелочными стали казаться личные счеты. Беда – одна на всех – объединила людей.
* * *
А веселевшие с каждым днем немцы захлебывались восторгом первых быстрых побед.
В дневнике, ставшим впоследствии известным всему миру, генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, записал 3 июля 1941 года: «…восточнее Днепра мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск».
И даже сам фюрер, совершенно обалдевший от неожиданно высокой скорости продвижения своих войск по территории СССР, на совещании 4 июля, нарочито удивляясь, заявил: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить...»
* * *
А в Москве в тот же день, 4 июля, далеко за полночь Вознесенский и Микоян докладывали на очередном совещании в Ставке ВГК проект Решения ГКО «О выработке военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны». За ними Шверник, председатель Совета по эвакуации, зачитал Постановление ЦК ВКП(б) и СНК «О порядке вывоза и размещения контингентов и ценного имущества».
Мощно и напряженно забился пульс железных дорог. Круглые сутки на сотнях станциях шла погрузка и отправка на восток оборудования предприятий, рабочих и их семей.
Всмотрись в эти цифры, читатель! Всмотрись и преклони голову, признавая подвиг, невиданный до этого и не повторенный больше никем и нигде.
Для эвакуации только «Запорожстали» было использовано 8 тысяч вагонов! А кроме оборудования заводов, «железа» было эвакуировано 2,5 млн голов КРС, 800 тыс. лошадей, 5 млн овец и коз, – это ведь тоже основа будущей Победы.
Удивленный мир с восхищением наблюдал, как в предельно короткие сроки, к январю 42-го, были перевезены и вскоре введены в строй 1523 промышленных предприятия. И только за период с июля по декабрь 1941 года из западных районов страны с эвакуированным населением и оборудованием промышленных предприятий было отправлено 1,5 миллиона вагонов!
Уфа, город, которому посвящен наш рассказ, принимала в это время на Уфимский паровозоремонтный завод оборудование из Запорожского, Гомельского, Изюмского, Станиславского ПРЗ; оборудование из Одессы для вагонного депо; спичечную фабрику «Гигант» из Калуги; обувную фабрику «Прогресс» из Подольска; фанерный комбинат с уникальным прессом «Мотала» из Микашевичей; Московскую макаронную и Харьковскую бисквитную фабрики; Московский «Электропровод» и десятки других предприятий.
Темпы запуска производства были высочайшими, и до сих пор никто и нигде не смог их превзойти. Так, телефонный завод «Красная заря» (завод № 628) выдал продукцию через два месяца после разгрузки первого вагона. За 42 дня было запущено производство на заводе № 161 – единственном в стране, производящем пусковые свечи для авиамоторов.
Из Рыбинска, Москвы, Ленинграда в период с 9 июля по 6 августа 1941 года поступило 24 эшелона с людьми и 2030 единицами оборудования 26-го, 451-го и 231-го авиазаводов, а с ними 11198 человек. До конца года было сооружено 10 производственных корпусов, введены в строй литейный, термический, кузнечный цехи, испытательная станция, депо и 42 километра железнодорожных путей. На запуск производства завода-гиганта ушло всего шесть (!) недель. И все это без ноутбуков, баз данных, мобильной и спутниковой связи!
Этот факт переоценить нельзя. Невероятными, фантастическими по самоотверженности усилиями практически целая индустриальная держава переместилась на сотни и тысячи километров на восток и быстро начала восстанавливать военный потенциал.
* * *
По всей Германии громкоговорители гремели военными маршами. Праздничное волнение охватило германский народ, казалось, будто вся страна участвовала в военном параде. О фюрере, своем вожде, говорили с великим почтением и старики и дети.
В дни стремительного наступления и победного марша по России в ставке Гитлера «Волчье логово», которую в преддверии войны Гитлер приказал построить в районе Растенбурга, царило праздничное настроение, все были приветливы и улыбчивы. Отброшены заботы, сомнения и колебания. В присутствии фюрера говорили только шепотом.
Сам же Гитлер, наоборот, раскатисто и в полный голос 23 июля ставил задачи мирового значения, в дополнение к ранее заявленным:
– Группе армий «Север» (Лееб) – взять Ленинград; группе армий «Центр» (Бок) – взять Москву, третьей танковой группе, входящей в ее состав, двинуться к Волге; группе армий «Юг» (Рундштедт) – пройти через Харьков и Донбасс, вторгнуться на Кавказ и дальше, согласно Директиве № 32, двигаться в Иран и Ирак.
Зарождающиеся в глазах озадаченного таким быстрым развитием событий генералитета вопросы Гитлер погасил уверенным взмахом руки:
– Зачем ждать? Противник разгромлен, он шатается, его надо только толкнуть!
* * *
Немного позже, 6 сентября, Гитлер подписал Директиву № 35 на проведение операции «Тайфун», по которой группе армий «Центр» были переданы три последние дивизии из резерва ОКХ. Сказать точнее – в распоряжении главного командования вообще не осталось резервов.
Хотя и в танковых группах набралось только 60% машин, пригодных для боя, в группе армий «Центр» к началу октября было собрано для наступления на Москву около двух миллионов солдат и офицеров, всего 76 дивизий. Их свели в три армии и три танковые группы, плюс Второй воздушный флот генерала-фельдмаршала Альберта Кессельринга.
* * *
«Тайфун» разразился 30 сентября внезапным ударом танковой группы Гудериана по войскам Брянского фронта.
Пять советских армий оказались в Вяземском котле.
* * *
15 октября Гепнер со своей танковой группой прорвался через Московскую линию обороны. Пропахший гарью сражения генерал докладывал из Калуги:
– Мой фюрер! Мы взяли Калугу! Падение Москвы теперь неизбежно!
* * *
Что делал Сталин в это время?
А в это время Сталин – Верховный главнокомандующий – лично распределял каждый танк, орудие, машину, прибывающую в Москву.
Первого октября он распределял даже колючую проволоку.
А еще он собирал в мощный кулак всю страну, от самых восточных окраин.
* * *
15 октября под грифом «Сов. секретно. Особой важности» вышло Постановление ГКО об эвакуации столицы в Куйбышев:
«Об эвакуации столицы г. Москвы.
Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный комитет обороны постановил:
1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в Куйбышев (НКПС – т. Каганович – обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия – организует их охрану).
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позже, смотря по обстановке).
3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группы Генштаба в Арзамас.
4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову – произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всё электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).
Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».
Туда же, в Куйбышев, в ночь с 15 на 16 октября тихо снялся и почти полностью был эвакуирован центральный аппарат НКВД.
* * *
Через пять дней громыхнуло Постановление ГКО № 813 от 19 октября 1941 года «О введении с 20 октября в г. Москве и прилегающих районах осадного положения». Опираясь на него, НКВД железной рукой стал наводить порядок в столице, ставшей прифронтовым городом. Сразу пропали с улиц люди, тащившие мешки с мукой или сахаром, обвешанные кольцами колбас, с торчащими из карманов горлышками бутылок.
На улицах Москвы воцарилась спокойная решимость. Столица была готова сражаться до конца.
Москвичи рыли противотанковые рвы вокруг города и отправляли в тыл самое дорогое – детей. Всего их было эвакуировано около пятисот тысяч. А еще увозили книги – из одной только «Ленинки» семьсот тысяч «единиц хранения», вывезли и сохранили восемнадцать тысяч четыреста тридцать бесценных экспонатов из Третьяковской галереи.
– Транссиб – это вопрос жизни. Дело фронта в руках транспорта! – так говорил Сталин, отправляя маршала Ворошилова инспектировать Транссиб. А еще Сталин дал ему, как всегда, точную и ясную инструкцию: – Запомните и доведите до каждого – за неисполнение решений ГКО, касающихся железнодорожных перевозок, – военный трибунал!
Уфа
Гудел и выл за окном жестокий ветер ранней осени. Колотилась и где-то гремела плохо прибитая жестянка.
В дальнем углу длинного кабинета начальника Республиканского управления НКВД за толстым стеклом башенных часов тихо плавал сверкающий диск маятника.
Товарищ, из прибывших с маршалом, с двумя рубиновыми ромбиками на синих петлицах, спокойно и буднично продолжал настраивать «территориалов» на борьбу с новым для них врагом:
– Таким образом, товарищи, Абвер, точнее Абвер-2, ведающий диверсионно-разведывательной деятельностью в тыловых районах СССР, переносит эту, с позволенья сказать, работу на Урал и в Сибирь. Серьезную агентуру для работы здесь Канарис готовит в разведшколе в Брайтенфурте, близ Вены. Курсанты этой школы получают статус немецкого солдата, хорошее питание, увольнительные в город. Особо «одаренным» устраивают поездки по Германии, показывают им уровень жизни в Третьем рейхе, чтобы сравнивали его с уровнем своей прежней жизни в СССР. Так что они знают, за что рискуют и воюют.
Товарищ с двумя ромбиками усмехнулся невесело, потянулся к потертой, коричневой кожи толстой папке.
– К вам мы заехали вот по какому поводу. В районе Рузаевки была недавно выброшена группа из трех агентов с заданием пробраться через Куйбышев, Уфу, Челябинск в Свердловск. Особенно их интересует все, связанное с поставляемыми из Америки самолетами, если вы не в курсе – сотни из них уже находятся в пути. Конечно, персонал при них. Но это – строго секретно!
Он достал из папки фотографии – реконструкции карандашом – диверсантов, положил на стол, жестом предложил пустить их по кругу. Сам отошел к стене, на которой висела крупномасштабная карта уральского отрезка Транссиба.
– Особое внимание они будут уделять работе железнодорожного транспорта, организации взрывов мостов и тоннелей на уральском участке Транссиба, по которому идет активная переброска войск под Москву. Самый важный, пожалуй, мост – это ваш, через Белую. Да… Цены ему нет!
Начальник Республиканского управления подошел к нему, сказал негромко:
– Товарищ старший майор государственной безопасности! Мы делаем все возможное…
Тут встрепенулся молчавший до этого маршал:
– Что значит «возможное»? Товарищ Сталин не только разрешает, но и требует от вас делать и невозможное! Поймите, страна на краю пропасти!
Горячая кровь подбросила немолодого уже кавалериста с места.
– Они уже нас списали со счетов, форму парадную сшили! – Ворошилов расправил плечи и повысил голос. – Довожу до вас приказ товарища Сталина – беречь мост как зеницу ока! В прошлую войну с немцами его уже пытались взорвать. Вам это не простят, если что!
На железной дороге
Маленькая группа военных шла по насыпи к мосту. Берег уходил вниз, к реке, и насыпь становилась все уже. Рядом с маршалом шли по железнодорожному пути Чекист и лейтенант. Чуть отстав, два бойца с винтовками и серьезными лицами.
Ворошилов спросил у лейтенанта:
– Ну? Рассказывай!
– Так что, один часовой со стороны казармы, двое – с той стороны, и один посредине моста, товарищ маршал!
– Посредине? – Маршал вскинул брови. – Как он там… поезда один за другим, как трамваи в Москве, ходят!
– А там, товарищ маршал, есть площадочка такая, чтобы от поездов прятаться… только с берега ее не видно!
– Ладно, – согласился Ворошилов. – Не видно, так не видно. А это что за газон?
Маршал показал на небольшую площадку слева, расчищенную до пожухлой травы.
Лейтенант забежал вперед и влево. Встал в центре площадки.
– Это, товарищ маршал, мы подготовили для спаренного пулемета, зенитного… ну, на всякий случай.
– Ты что, лейтенант, какой такой случай?
– Да он немцев собирается зенитками гонять, – простужено засипел замнаркома НКВД, тот самый человек с двумя ромбиками на петлицах. – Ты, лейтенант, от диверсантов мост береги, а самолетами немецкими другие займутся!
Маршал, заложив руки глубоко в карманы, смотрел на уходящий в темноту мост.
Что-то привлекло его внимание, и он даже наклонился вперед, пытаясь это «что-то» рассмотреть.
– Огонек, что ли, там, – Ворошилов повернулся к лейтенанту. – У тебя что, лейтенант, часовые на посту курят? – Не дожидаясь ответа, он стрельнул взглядом вправо, по Чекисту: – Все в порядке, говоришь?!
– Товарищ маршал… – начал было Чекист, но договорить не успел, его перебил замнаркома НКВД.
– Точно курит, вон огонек! Вы что тут, в тылу! Да этот мост – ниточка, на которой судьба страны висит! – ярость полыхнула в его глазах. – Все, капитан! Партбилет – на стол, и петлицы тоже! А ты, лейтенант, под трибунал пойдешь со своим часовым, мать вашу так и перетак!
Чекист замер от несправедливого наскока, застыл с каменным лицом и прямой спиной, руки вытянул по швам, от моста взгляда не отводил. А замнаркома продолжал:
– Спите вы тут все! Мы вам не позволим…
– Извините, что-то не то! – перебил его зазвеневший от напряжения голос Чекиста.
– Что не то? Ты что, капитан?
– Затягивается он без перерыва, огонек-то его не гаснет! – Чекист повернулся к ближнему бойцу, протянул руку к винтовке. – Дай-ка сюда!
Боец, подчиняясь команде, сдернул оружие с плеча. Чекист нетерпеливо выхватил винтовку из рук солдата, передернул затвор. Караульный лейтенант сделал шаг в сторону Чекиста. Маршал смотрел ему в лицо. Замнаркома попытался что-то сказать. Человек в форме железнодорожного начальника сильно зажмурил глаза.
«Ба-бах!» – выстрел. Отдачей откинуло плечо Чекиста. Маленькая группа людей в тревожной ночи смотрела вслед пуле, вылетевшей из ствола добротного русского оружия.
– Товарищ маршал, разрешите? – голосом замороженным, но твердым в своей правоте сказал Чекист. – Надо бы «красный» на перегон дать, пока не разберемся.
– Да-да, конечно, – Ворошилов, не отрывая взгляда от моста, машинально качнул головой и повернулся к человеку в форме железнодорожного начальника. – Распорядитесь от моего имени задержать все эшелоны восточнее Уфы и западнее Демы! Немедленно!
Человек в форме железнодорожного начальника рысью припустил к казарме караула.
– Хорошо бегает! Молодец! – посмотрел маршал ему вслед и приказал: – Пойдем посмотрим, что ты натворил, капитан. Смотри, если бойца застрелил…
Пошел маршал со своим сопровождением по узкому служебному настилу железнодорожного моста к тому месту, где должен быть часовой. Пришли. Место нашли. А на этом месте вместо часового – черная неправильного контура лужица.
Кровь? Похоже. А где часовой?
На тревожный свисток лейтенанта побежали бойцы караула. Звонко цокали подковы по металлу железнодорожного моста. «Цок-цок-цок!» Болтались за мальчишескими спинами тяжелые для них винтовки.
Прибежали на место. И что?
Чекист, оглянувшись мельком на маршала и гневливого товарища с двумя ромбиками, скомандовал:
– Лейтенант! Двух человек с фонарями и веревками – на опору! Быстро! Прожектора освещения – включить! На начальство внимания не обращать – я отвечаю!
И вот уже опора моста с двух сторон ярко освещена фонарями, подвешенными под пролетами, несколько солдат подсвечивали переносными фонарями своим товарищам, спускавшимся по вертикальной, вделанной в бетон опоры лестнице.
И увидели бойцы на запорошенной белым снегом площадке лежащую вниз лицом черную фигуру в солдатской шинели с распластанными полами. Под головой широко расплылось черное пятно.
Спустившийся первым солдат наклонился к лежащему телу, перевернул его на спину, воскликнул:
– Твою мать! Товарищ лейтенант! Это Петро… убитый!
Солдат перевел взгляд вслед своему крику. Начал медленно выпрямляться – и замер.
– Товарищ лейтенант… ящики тут. Взрывчатка… и фитиль отстреленный!
* * *
Грохотал по мосту, открытому для движения, очередной воинский эшелон. У приоткрытой двери одного из вагонов курили солдаты. Среди них усатый старшина в накинутом на плечи белом полушубке.
Солдаты смотрели в проем открытой двери на остающийся в мирной жизни город.
– Однако Уфа мне понравилась! – выдохнул старшина табачным дымом.
Солдат в годах, лихо плясавший на платформе Уфимского вокзала, выбросил в проем двери выкуренную «козью ножку», похлопал старшину по плечу.
– Ты, Иваныч, не того, – обернулся он к окружающим. – Город ему понравился! Бабенки тебе понравились железнодорожные! Сердечко-то, поди, екнуло, а, старый?
Старшина досадливо отмахнулся и показал в проем двери:
– Смотри-ка, казарма… видишь?
Солдаты, любопытствуя, стали напирать на старшину.
– Тихо, черти, вытолкнете! – старшина был недоволен напором молодых. – Вона кому хорошо-то! В тепле, и бабы рядом, кобели тыловые, чтоб им!
* * *
А в теплой казарме было включено полное освещение. На шести составленных попарно табуретках лежало изломанное тело солдата. Верх шинели обильно пропитан уже почерневшей кровью. Светлый ежик коротко стриженных волос. В уголках широко открытых глаз застыли навечно слезы боли и недоумения. Обиженно поджаты синие губы на белом лице. На худой мальчишеской шее с торчащим острым кадыком зияла чернотой рана, от уха до уха.
Вокруг стояли солдаты охраны моста, сопровождающие маршала, и он сам с непокрытой головой. В непривычно ярком свете казармы серебрилась его низко опущенная голова.
– Эх, сынок, сынок! Не уберег ты себя, – прохрипел Ворошилов сдавленным от скорби голосом и повернулся Чекисту. – Спасибо тебе, капитан, спас ты… Всех нас спас!
Задрожали окна казармы. Заскрипели дощатые стены. Маршал посмотрел в черные стекла.
– Тяжелая техника… – Чекист смахнул горячей ладонью пот – или слезы – с горящих щек. – Танки под Москву пошли, товарищ маршал!
Москва
26 ноября немцы прорвались через канал Москва – Волга в районе Яхромы. Наступил кризис.
Спасли Москву резервы, которыми Ставка ВГК распорядилась весьма расчетливо.
Именно в эти дни командующий группой армий «Центр» фон Бок записал в своем дневнике: «Исход сражения под Москвой будет решен последним батальоном». Когда атаки вермахта заглохли буквально на самых подступах к Москве и гитлеровцы валились с ног от усталости, был отдан приказ на начало контрнаступления.
Не батальон оказался у Сталина в резерве. Три полнокровных армии: 1-я Ударная, 2-я Ударная и 30-я, которые Сталин формировал втайне от всех, даже от своих ближайших соратников. Эти три армии, сосредоточенные под Москвой, Сталин держал до последнего, до самой критической минуты.
И вот уже подоспела ему, почти не спящему с 22 июня, записка от маршала Жукова:
«Товарищу Сталину.
Пленные из группы Гудериана показывают, что им сейчас в связи с холодами разрешено надеть обмундирование, которое они везли с собой для парада в Москве.
Жуков».