В последнее время она предавалась размышлениям об этом настолько часто и глубоко, что предаться греху страсти стало насущной необходимостью во избежании её самоутопления в грехе уныния. Задним умом она это понимала, но куда было ему достучаться до её сознания, взращенного в обители религиозных догм? Столько лет они впитывались словно роса в босые ступни, вкушающие бег по траве на рассвете, что их сладость казалась столь же тягучей, что и пороки, от которых её ограждало древнее писание. Но отчего-то эта сладость не приносила обещанного умиротворения души и на фоне постоянно бились мотыльком мысли, нещадно оглушаемые звоном молитв. Оттого и неспособные пробиться в её сознание. Хотя и игнорировать регулярное биение крыльев этого прелестного создания о свою душу уже не получалось, и плоть с трудом сопротивлялась истоме, в которой пребывала столь долго. Истинная природа, выточенная тысячелетиями на генетическом коде её тела, не оставляла ей шансов. Дело было за малым - преодолеть влияние среды, в которой она оказалась не по своей, а как им говорили, по божьей воле.
"И кто такой этот бог?", - каждый раз думала она, не находя ответа и всё чаще сомневаясь в его писании. "Писателем может быть каждый, а где подтверждение делом?" - неумолимо твердил ещё не угасший разум в её голове, который многие из "коллег" сочли бы происками дьявола, но не она. Какое-то случайное сложение хромосом и генов, наследуемое ею пополам от родителей, создало именно такую картинку. Картинку, способную пробить росток её сознания даже сквозь такую жёсткую среду. Не менее жёсткую, нежели уже давно налившиеся формы её тела. "Сестры" убеждали что всё это от "диабло". Но было множество вопросов, ответы на которые расходились с такой версией. Слепая вера - явно не её путь, и она начинала созревать до себя настоящей, способной вырваться из плена предрассудков и предаться всем прелестям так называемого греха. Но главное - способности думать своей головой и самой решать, как ей жить и что делать, не чувствуя за это бесконечных мук совести, вины и сгорания от стыда, который, как она позже поймет, был нещадно навязан извне, и не имеет никакого отношения к нравственности.
Капли сомнений точили её разум при каждой случайной встрече с миром за стенами монастыря. Последней стал её взгляд - застенчивая, с видом ангела, белокурые локоны свисали чуть ниже плеч, глаза играли на солнце переливами то синего, то зелёного. Аккуратные, но с тем, чувственные губы были сомкнуты, словно ожидали того, кто вызволит томящийся за ними язык от давнего плена и вкусит всю прелесть сего распустившегося цветка, созревшего в естественной среде и всё ещё не сорванного. Лет 300 назад её уже сожгли бы за один только вид, но не сейчас - свет науки ещё не проник достаточно глубоко в лоно социума, чтобы освободить его от мрака предрассудков, но многие уже понимали что это не решает проблему, которой, возможно, и нет. Наступал рассвет объективного взгляда на мир. Как для социума, так и для двух прелестных созданий. Их взгляд пересекся и они застыли, почувствовав вечность в этом мгновении, пронизывающую их насквозь. Внутри каждой из них в этот момент пробудилось нечто такой силы влечения друг к другу, что лишь страх, если быть не сожженными, то наверняка стать изгоями, останавливал их от сиюминутного слияния. Общество ещё не готово было к подобной откровенности, хотя и, негласно, все и всегда понимали, что данному событию было место и ранее. Так или иначе, периодами, многие чувствовали в себе подобное, но признаться боялись. Догмы того времени брали слишком большую цену с тех, кто осмеливался от них отойти. Хотя, и не со всех.
Оцепенение напало на них с такой силой, что они застыли, словно статуи, в нерешимости и смятении одновременно. Для каждой из них столь сильное проявление влечения было впервой. Не говоря уже о том, чтобы к женщине. Рой людей вокруг будто исчез, а шум толпы угас и был где-то вдалеке - всё их внимание было приковано друг к другу. Смесь испуга и влечения обжигала им вены так, будто они находились перед смертельной опасностью. Отчасти, так оно и было - их личная естественная природа требовала немедленного акта того, что наложило бы на них клеймо до конца жизни - таковы были реалии того времени и места.
Позже она ещё не раз встретит противоречия, неизменно возникающие на пути познания, какой бы области они ни касались. Но не сейчас. Сгораемая от потока гормонов, хлынувших в кровь рекою, она пыталась совладать с собой. Толпы людей вокруг и сомнения во взаимности - коктейль, заставляющий в этот миг ощутить своё одиночество и беспомощность перед лицом моральной гибели. Вся природа её естественных начал требовала от неё этого прямо сейчас. Сопротивление, подобное плотине, сдавило ей грудь изнутри, распираемую всеми запасами чувственности, что столько лет копились и теперь пытались выйти наружу всею своей силой, подобно живительной влаге, пытающейся оросить плодородные земли её души. Эльза же, ощущая нечто подобное, испытывала скорее менее сильное, но не менее волнительное чувство. Выросшая вне стен монастыря, в обычной семье фермера земледельца, привыкла к более свободной форме общения. Хотя, учитывая веяния времени, тоже с детства была знакома с писанием. И тоже получала схожие наставления. Хотя и не в такой строгой форме.
