«Большинство людей умирает в двадцать-тридцать лет:
Перешагнув этот возраст, они становятся лишь собственной тенью.
Всю остальную жизнь они подражают сами себе,
Повторяя с каждым днем все более механически и уродливо то,
Что уже когда-то говорили, делали, думали или любили.»
Ромен Роллан
Сейчас (вместо Пролога).
А ты знаешь, в чем смысл жизни? твоей или соседа?
На каком экстремуме ты сейчас: верх или дно? Или вектор: вверх или спускаешься?
Уже нащупал дно? оттолкнись.
Экстремумы - оси, абсциссы – ординаты, координаты - точки контроля…
Какими только терминами определяют и описывают наши жизни, эмоции, поступки и стремления. Если они есть, конечно, и, если ты хоть треть от этих терминов узнаёшь.
Факт остается фактом. Все кругом вверх-вниз, сверху-снизу, пик и дно. Иногда вверх дном, конечно. Белое-черное-белое-черное-жопа.
Жизнь спиральна. Все по синусоиде. Какой-то очередной переломный момент переживается. Таков порядок вещей, наверное.
Разве можно извиняться за жизнь? Живите! Чувствуйте себя, своих близких. Любовь, страсти, вдохновение, порывы, стремления, мечты. Это то, что нами движет. Заставляет вставать с колен. Падать и снова вставать, и идти, бежать, останавливаться и идти. Дышать. И даже, если было больно, после - краски становятся только ярче. Как желтый контур на черном фоне экрана.
В нас без меры поэзии. Делитесь ею. И это такая удача, что встречается катализатор, достающий нашу поэзию наружу.
Это не мотивационный пост. Предположу, что, если читается, значит кругом задница. Ты ощущаешь себя в этой мягкой противной неизбежности. Не отчаивайся. Закури, выпей, полежи, поной, прорыдайся, пробегись, покачайся. Попустит слегка. Попустило? Вернулся в сознание? Тогда ок. И здравствуйте.
Меня зовут Кира.
Я перевалила третий десяток, разменяла четвертый. Собственно, мне тридцать с небольшим, и, да, я пережила гребаный тридцатилетний кризис. И еще несколько до, но они были не так заметны. Толи было больше пофиг, толи они были не такие критичные, но как-то не замечались. Преодоление школьного одиночества, тоталитарные родители, подростковые влюбленности, первые карьерные шажки, снятие розовых очков. В общем все было, и все наложило отпечатки, но именно этот третьего десятка рубеж был прямо сказать трагичным и граненым.
Но все по порядку.
Эта история обо мне. И о тебе, и о Вас. Потому что мы все очень схожие и близкие. И жизни наши параллельные. И либо в качестве времяпрепровождения, либо чтобы на себя чуть со стороны посмотреть, я рисую - ты читаешь.
Глава I. Цитаты
Толи от того, что бутылка «Мартини» опустела быстрее, чем того требовал бы этикет; толи им не за что было зацепиться, но мысли разбредались... расплывались… Нет — они дрейфовали внутри ее сознания. Она пыталась ухватиться за кончик хоть одной из них. И в то же время она знала каждую совершенно точно: они не блуждали беспорядочно — и если одна мысль устремлялась в будущее, то другая — неизменно суетилась в прошлом…
Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее — не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает.
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминание лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.
М.Ю. Лермонтов
Среда.
Кира раздраженно поправила выбившуюся прядь. От прикосновения перчатки волосы наэлектризовались, так что непокорная кудряшка снова потянулась за рукой, в направлении, противоположном приглаживанию, и предательски прилипла к блеску на губах.
Бесполезно. Перчатки снимать отказываюсь принципиально — пальцы и так уже закостенели как в гипсе. И, как, все-таки, обидно, что блеск уже не придает желаемой притягательности губам, но своих прилипательных способностей не теряет.
Кира заглянула в папку, которую прижимала рукой к груди.
Осталось опросить двоих мужчин — от 70 лет и старше, и от 14 до 19. Самый трудный возраст, учитывая обстоятельства сегодняшней погоды.
Капельки моросящей жидкости, подгоняемые порывами сквозняка между домами, делали лицо влажным и больно кололи щеки, глаза слезились от ветра, ноги постоянно находили лужи, а сапоги впитывали влагу, будто никак не могли напиться. Кира уже решилась набрать номер Алены — своего куратора — и сказать, что не выдерживает и отправляется домой, но совесть как-то пересилила.
Ненавижу свою совесть! Она, кажется, у меня всегда такая же голодная, как и я сегодня. И грызет в самый неподходящий момент. Разве не справедливо было бы сейчас поехать домой, попарить ноги и выпить чашку горячего кофе с корицей? — Нет, как же ты, Кира, можешь уехать домой и не доделать свою работу. Глупости дурацкие!... О! Вот дедушка спешит. Надо ему зонтик предложить, может согласиться пообщаться.
— Здравствуйте! Мы проводим социологический опрос. Ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов, это не займет больше десяти минут, — протороторила Кира, улыбаясь и быстро перебирая ногами, насколько это позволяло замерзшее состояние конечностей.
— Здравствуйте. А о чем разговор будет? — поинтересовался опрашиваемый с интересом и подозрительностью, свойственной всем российским бабушкам и дедушкам, наученным «лучшими советскими временами».
Кира рассказала, о чем пойдет речь, и приступила к решительным действиям.
Повезло. И семи минут не потратила. Какой все-таки душевный человек попался, все на чистоту как в жалобной книге изложил. Молодец! Все бы так отвечали. Ну вот, остался один — молодой да зеленый. А где же его взять? С таким возрастом и сегодняшней погодой я его сто пятьдесят один год искать буду.
— Молодой человек, мы проводим социологический опрос…
Мог бы и в более вежливой форме отказаться. Все-таки девушка спрашивает. Из толпы его, кстати, выделила. Ну и что, что он один тут за полчаса пробегал. Все равно выделила, а могла бы и не спрашивать, между прочим.
Кира достала зеркальце.
Да. Теперь понятно, почему он не согласился. Быстрее бы уже домой…
О! кажется, солнышко, наконец-то, решило посетить это мрачное место и осветить мне дорогу к моему последнему, хотя бы на сегодня, субъекту.
Ну что за напасть, все лавки грязные. Придется посидеть на «Соборе Парижской Богоматери». Надеюсь, он еще будет после этого читабельным.
Кира присела на скамейку, положив на нее книгу, причесалась. Вспомнилось последнее посещение Эрмитажа, где злая бабушка в оружейном зале, когда Кира поправляла заколку, державшую хвост, пронзила своим возмущенным криком тишину музея: «Девушка!!! Здесь не парикмахерская, чтобы причесываться!!! Ну-ка выйдите!».
Грозных музейных бабушек поблизости не было, зато в ста метрах от Кириной лавки компания молодых людей играла в баскетбол. Двое сидели на железном заборчике рядом. Девушка направилась к ним.
Господи, ну, кто в такую погоду в баскетбол играет. Нет, чтобы дома сидеть, или с друзьями в кино пойти, или с девушкой в кафе пирожное съесть, так они мечутся по площадке, как.. как.. даже сравнение достойное не подобрать. Хотя, какая разница, главное, что по возрасту подходят.
— Привет, ребята. Можно присесть? — Кира, как всегда улыбалась.
— Да, конечно.
Ой, какие мы вежливые. Нет, неправильно, — какие мы симпатичные.
Кира села рядом с высоким, насколько об этом можно судить, когда человек сидит, и довольно миловидным юношей.
— Почему не играете? — она кивнула в сторону суетившихся на площадке юных баскетболистов, слегка на них косившихся.
— Не хочется, — констатировал факт «высокий».
— Мы проводим социологический опрос, это не займет и десяти минут. Можно с Вами побеседовать? — и задала традиционные вопросы, с которых начинала всегда. Дело дошло до возраста.
— А могу я поинтересоваться, сколько Вам лет?
— Да, конечно, 16… Сегодня исполнилось… — лицо Вадима, как представился мальчик, как будто слегка погрустнело. Кире стало неудобно.
У человека День Рождения, а я тут со всякими глупостями пристаю. Надо с этим что-то делать.
— Ничего себе! Поздравляю. Всего самого наилучшего. Главное здоровья и удачи, остальное приложится. А почему ты… можно уже к тебе на «Ты» обращаться?
Вадим кивнул.
—О’к. Так, почему ты здесь в свой День Рождения сидишь?
— Да не знаю. Сейчас может еще народ подвалит, тогда отметим.
Отчасти понимаю. Ощущаешь себя довольно пресно, когда твой личный День Варенья проходит ни к черту.
— Да. Я странно отмечала свой праздник в этом году. Гуляла неделю до самого ответственного момента, неделю после, а во время — весь день спала. Хочешь, мы можем пройтись и побеседовать на ходу.
Такие глаза зеленющие. Никогда не понимала, зачем парням глаза, как лесные озера, и пушистые зонтики ресниц вокруг них.
— Да нет.
Так да? Или нет?
— В принципе и здесь удобно.
Не хочет.
Кира закончила опрос по накатанному сценарию и в конце, как обычно попросила телефон для связи. Вадим оставил свой мобильный.
Так, миссию я, конечно, выполнила, но он-то мой телефон не попросил.
— Ничего, если я тут еще посижу, бумаги заполню? — она опять улыбнулась.
Четверг.
«Привет. Еще раз с Днем Рождения. Кира. PS: извини, что воспользовалась официальными данными».
Доставлено.
«Жаль, что не отвечаешь. У тебя очень необычные зеленые глаза».
Доставлено.
Пятница.
Сумка радостно завибрировала в такт с мобильным во внутреннем кармашке.
Да, большие и вместительные сумки — это прям мое. Ну, где ты? Две минуты назад держала в реках и уже не знаю, куда делся мой ненаглядный аппарат.
— Алло.
— Привет. Как дела? А это вообще кто?
Забавный вопрос от звонящего, особенно после того, как спросили, как у меня дела.
— Дела идут хорошо. Меня зовут Кира. А с кем разговариваю я?
— Это Вадим. А мы знакомы?
Теперь точно да.
— А! Вадим, это Кира. Мы с тобой на баскетбольной площадке встретились.
Так. Он перезвонил. Уже что-то.
— … не помню… Слушай, как тебя на самом деле зовут?
Может, он болен? Или глух?
— Кира.
Кажется, я уже в третий или какой-то, там, еще раз это повторяю.
— Я опрос проводила, с тобой беседовали.
— А! я вспомнил!
Не прошло и полгода.
— Как дела? Чем занимаешься? — поинтересовался Вадим.
На первый вопрос принципиально отвечать не буду — так и до мозолей на языке недалеко.
— Я на работу выхожу.
— А где работаешь?
Он издевается. Натурально. Или от радости вместе с дыханьем перекрыло какой-то думающий канал, если таковой имеется.
— Провожу социологические опросы.
— Здорово. Ой, ты знаешь, я еще в школе, — Кира чуть не поперхнулась от смеха, — давай я тебе позже перезвоню. Хорошо?
— О’к.
Как это звучит: «Я еще в школе!». Да. Мило. Вот же угораздило.
Кира обняла руками чашку с любимым кофе, пошевелила ногами кипяток в миске и уставилась на телефон.
А я всегда выполняю свои обещания. Ну, почти всегда. Но, если обещала позвонить, то сделаю это непременно.
На душе у девушки было также хмуро, как и на улице. Октябрьское серое небо зеркалом отражалось где-то в районе груди, и по нему медленно скользили свинцовые облака. Одновременно холодно и пусто. Даже горячая вода, в которой оттаивали ее заледеневшие пальчики, не давала желаемого тепла.
Нет, она вовсе не влюбилась без памяти в зеленоглазого мальчика. Мысли были о другом: глаза делали его непохожим на других только внешне — начинка оставалась прежней.