«Обстановка» лавиной катились на нас. Утренний воздух дрожал от вибрации моторов и лязга гусениц. Сквозь поднятую пыль и дым глазами неведомых чудовищ проглядывали включенные фары. Казалось, что всех их толкает вперед одна невидимая злая сила. Это не танковая дивизия СС пылила сейчас на Восток, а огромная многоголовая железная тварь по имени «смерть» наползала на нас. Солнце испуганно приподнялось над горизонтом и близоруко интересовалось происходящей внизу возней. Танковые башни окрасились нежно-розовым светом, белые кресты, словно гигантские пауки, напившиеся крови ждали новую добычу.
Но была от них и польза. По крестам я определял расстояние. Танк лучше всего бить метров со ста, а еще лучше, чтобы наверняка, с пятидесяти. Но это если получится. Если не получится, то можно начинать с четырехсот, но тут другая опасность есть – у ружья выстрел хорошо виден, танк его замечает и если не успел сменить позицию, все – хана, письмо мамаше «Погиб смертью героя» обеспечено. Поэтому я и приловчился по крестам дальность определять. Как только становился паук нужного мне размера – плавно нажимаю на курок и готов красавчик.
Виталий Палыч оторопело смотрел на танки из под надвинутой на самые брови каски. Не думаю, что он трусил, просто застыл в оцепенении. Это бывает. Увидит человек танковую махину и замрет как соляной столб. На него танк катится, а он стоит, глаза таращит и молчит как пень, тут ему надо или по морде вмазать, или в ухо свистнуть. Но ведь Палыч с перепугу и пальнуть может, поэтому пришлось идти другим путем:
- Виталий Палыч, - мой помощник получил легкий тычок в бок, - а семья твоя где?
Вообще перед боем про семью спрашивать, тоже примета неважная, но не по морде же бить? Это перед боем еще хуже. Можно пулю в спину схлопотать… Я не о Палыче конкретно, а так, к слову.
- С семьёй все нормально, – сказал Палыч, сбросив оцепенение. – За Уралом они. Поехали к бабке в гости, а тут война. Ну и хорошо. Пишут, что бомбежек там нет. Жена в госпиталь устроилась работать, паёк получает, дети меня домой с войны ждут. А вот ученики мои…
- А детей у тебя сколько?
- У меня… - Виталий Палыч задумался. – Моих?
Я кивнул.
- Моих…
- Батарея, к бою! По головному! Прицел двенадцать, бронебойным... Огооонь! – даже сюда долетели команды с батареи.
- Вашу мать! – сказал Виталий Палыч. – Поспешили! Поспешили!
- Стрелять на постоянном прицеле!... – продолжали командовать на батарее.
- Что поспешили? – не понял я.
- Рано стрелять! Фрицы не дураки, огневые засекут и накроют!
Земля вздрогнула. Трассы орудийных залпов ушли в сереющую утреннюю рань и разорвались там огненными цветами. Я тихо выругался. Столбы разрывов начисто закрыли выбранный мной танк…
Все случилось, так как и говорил Виталий Палыч. Танки заметили позиции артиллеристов и накрыли их огнем. Потом время остановилось.
У меня всегда так. Перед боем трясет, колотит, хоть вроде и не боюсь вовсе, привык за год. А стоит первому разрыву ухнуть – все, будто что-то внутри выключается. Целюсь, стреляю, меняю позицию, пригибаюсь, ползу, ору «Ура», снова стреляю. А когда потом спрашивают у меня, что в бою делал - не помню. Только обрывки какие-то черно-белые, как в клубе, когда у киномеханика пленка рвется…
Так и сейчас. Вот танки прут на батарею. Наши сорокопятки лупят бронебойными. Танки подходят на расстояние моего выстрела. Стреляю в борт, в бензобак. Взрыв. Танк горит. Мы хватаем ружье и бегом по траншее. Позицию меняем. Слева пулемет немецкий стучит, как швейная машинка. Пули шмелями в окоп вонзаются, прямо над головой. Взрыв. Дно окопа. Пороховая гарь в нос лезет. Она кислая зараза, дышать нечем. Поднимаюсь, делаю вдох. Еще один взрыв. Земля по каске стучит, за шиворот сыпется. Вытрусить бы, да некогда. Новая позиция. Укрепляем сошки. О-па-на, бронетранспортер подставился. Это его пулемет лупит. Сейчас мы его…
Бронетранспортер горит. Дым черный, столбом в небо. А танки у позиций артиллеристов. Живые там есть? Разворачиваю ружье. Вот он совсем рядом. Целюсь в двигатель… Есть! Стал! Дымит! Башню поворачивает! В пушку! Хлоп, хлоп, хлоп! Горит! Горииит!
А по полю пехота в черных мундирах – цепью, с автоматами. Вашу фашистскую мать! Их, как саранчи в засушливый год. Танки нас с фланга обходят. Снова взрыв.
Бежим с Палычем. У меня полый рот земли, у него пулемет ручной. Подобрал видно в окопе. Пули над самой головой чиркают, почти каску цепляют. Отходим. Немцы в траншеи сыпются, как тараканы от наводнения. От живота строчат. Мы в рукопашную было сунулись, но куда там… Сколько наших полегло, мне руку задело, но легко.
Горящий танк, у гусеницы залегли, стреляем. Я танкиста дохлого вперед передвинул, позиция получилась - загляденье! Осколки и шальные пули фриц ловит, дым от танка стелется, наш выхлоп маскирует. Палычу это дело, по морде вижу, не нравится, но молчит, пулемет из рук не выпускает. Стреляет, кстати, он очень неплохо. Я, честно говоря, никак не пойму, что он за человек, с виду интеллигент интеллигентом, очки на носу круглые, ничего героического, но дерется зло, патроны попусту не тратит, если бьёт, то уж наверняка. Одно плохо, не курит и не любит когда при нем матом ругаются. Сидишь, бывает, на позиции, курить хочется – спасу нет, а попросить не у кого. А он улыбается гад и говорит, что курить вредно…
Сколько ж от нашего полка осталось? А от взвода? Танков тоже прилично горит, но прут гады и прут. Ничего, патронов у нас хватает, еще повоюем.
Выглянул я из-за танка, чтобы лучше на местности сориентироваться, смотрю, а мы от церквушки недалеко совсем. Паршиво только, что она от нас не сзади, а спереди. Значит все-таки отошли мы. Плохо это, плохо.
- Слушай, Виталий Палыч, - говорю, - а что если нам позицию на колокольне занять? А?
- Шлепнут нас там снайпера моментально, это раз…
- А два?
- Я высоты боюсь.
Мне показалось, что Палыч покраснел, хотя с уверенностью утверждать не могу. Сами понимаете, грязь, гарь пороховая, как тут разглядишь.
- У меня на высоте голова кружится, ноги ватные становятся…
Нет, ну вы подумайте! Я такого от Палыча не ожидал. Взрослый мужик, а высоты боится.
А бой не стихает. Оборона как натянутая струна дрожит. Знаете, когда одно маленькое усилие и вроде бы прочная вещь – бац, и порвалась. Шкурой чувствую, что к этому идет. Танки прямой наводкой по нам шарашат, только ошметки рваные в небо летят, пулеметы голову поднять не дают. Дым стелется, горит все, где командиры, живы они или нет, непонятно. Но мы с Палычем как у Христа за пазухой, фашисты по своему собрату подбитому стрелять не торопятся, не ожидают от него такой подлянки. Мы лежим, лупим в тех, кто поближе и кто нам борт подставил. Бабахнем и снова за фрица прячемся. Но фигово, что пехота наша все больше пятится назад, к деревне. И вдруг слышим:
- Русские солдаты сдавайтесь! Не отдавайте свои жизни за большевиков и коммунистов! Всем кто убьет своих командиров и комиссаров, сложит оружие и выйдет к нам с поднятыми руками, мы гарантируем хорошее трехразовое питание, чистую постель и скорое возвращение к семьям. Русские солдаты, вас обманывают, вы воюете не за свою Родину, а за банду кровавого палача Сталина! Только Великая Германия вернет вашей Родине свободу и принесет в неё счастье и процветание! Одумайтесь, сдавайтесь! Вам незачем умирать под этой маленькой деревней за чужие идеалы. Доблестная германская армия скоро одержит сокрушительную победу над большевистско-еврейской кликой, но помните мы щедро награждаем наших друзей, но беспощадно караем врагов...
Продолжение следует...