Выцвели, оцепенели плесы. Перебитым крылом уронена в воду метелка тростника. Нет, не такой картины и не такого настроения искал я на этом озере — глухом и диком...
И вдруг я увидел, как из-за тростниковой гривы бодро вышла смоленая деревянная лодка со стоящим в ней высоким мужчиной. Он широко улыбался, ничуть не тая блестящую обойму стальных коронок. В лукавых черных глазах— лихая косинка, и рукопожатие— крепкое, до хруста в пальцах.
- Костя Поплавский, егерь,— представился он. Я замотал слипшимися пальцами, а Костя раскатисто, басовито захохотал.
Тотчас мой унылый берег ожил. Задымил костер.
А на огромном белом весле егеря уже появились вымытые глянцево-золотистые караси, мелко посеченный лук, картошка. На весле Костя приготовил уху, нарезал хлеб. Оно же заменило нам стол.
Кажется, этому человеку хватает одного весла, чтобы безбедно жить на озере. При случае егерь ночует в лодке, а накрывается, должно быть, тем же веслом. Говорю об этом Косте, и он заразительно, по-хозяйски — на все озеро — хохочет. Я тоже смеюсь и ловлю, впитываю ток энергии от этого неунываки.
Из камышового островка выплыла старая знакомая — большая поганка. Эта крупная белесая птица не любит летать, вот и тащится через все озеро по известному ей одной маршруту. На этот раз поганка плывет в мою сторону. Я уже различаю, как она косит хохлатую голову — заглядывается на свое отражение и поправляет на длинной белой шее черный галстучек. А что — грациозна...
Но вот над плесом несется ее недовольный окрик — басовитый, как пароходный гудок. Уж лучше бы ты молчала, красавица!