Алые шторы почти всегда закрывали окно иллюминатора. Комната состояла из пяти углов, в трех из них почти всегда горели свечи, в двух других углах валялись их вещи. Лампа освещения была специально снята. Раньше это помещение было предназначено для склада. А комнаты для сна были разделены и были в несколько раз меньше. Но именно здесь, почти каждый день в одно и тоже время был слышан «дождь». Так они называли, когда об обшивку корабля грудой бились маленькие осколочки космического мусора. В это время они всегда сидели, тихо, закрыв глаза и слушали лишь биения сердца друг друга и дождь, вспоминая землю, и как теплые капельки небесной воды смывали проблемы жизни. Посередине комнаты была сделана импровизированная кровать, на огромных поддонах лежали груда матрасов, подушек и одеял. На потолке был нарисован огромный черный аист марабу, расправивший черные крылья, повернувший голову влево и прищуривший белые глаза. Каждый раз, когда она лежала и курила после секса, она смотрела на потолок. Он, в свою очередь не изменяя привычки, говорил одну и ту же фразу.
– Аист марабу выведи нас на тропу, мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу.
Возле него всегда лежала груда книг и последнее время полная пепельница. Маленькая синяя шкатулка, на которой почти всегда лежал платок, который он привычно брызгал своим парфюмом. Возле нее же на специальных стойках свисали, распустившая свои белые цветки Гардения. Когда она первый раз увидела его, то запомнила глаза, которые вспоминала ещё долгое время. Каре-зеленые, болотные, глубокие и пустые. Она пышущая любовью к жизни, легкая и маленькая. Он большой, угрюмый, вечный фаталист.
– Знаешь, я не знаю, что меня в тебе так зацепило.
- Не ври.
- Нет, правда.
- Ты хотела узнать, что под шкурой зверя. И смогу ли я каждую ночь разрывать тебя на миллион маленьких кусочков, склеивая поутру заново. Ты понимаешь, что именно этого тебе не хватало. И вместо того, чтобы принять, ты отвергаешь себя, прячась за маской.
- Меня просто злит, что ты меня видишь насквозь.
- Я знаю…
