Папа у Миши пил беспросветно. Выпив, становился агрессивным и злобным, кидался на мать, на них с братом, еще совсем маленьких. Мишка с детства помнил этот страх, когда в двери квартиры пьяный отец начинал шебуршать ключом, долго не мог попасть в замочную скважину. Мать запиралась с ними в комнате, а пьяный отец орал, кидался на дверь, включал музыку на полную мощность, пока, наконец, не засыпал. Тогда мать, крадучись, выключала музыку, и Мишка долго пытался заснуть. Частенько плакал под одеялом. А утром шел в школу.
Со временем он стал мечтать о том, чтобы с отцом что-то случилось. Ему было стыдно об этом думать, но он не мог перестать это делать. Раз мама не может с ним развестись и уехать, то как было бы хорошо, если бы отец в один прекрасный день взял бы да и исчез. Попал под трамвай или отравился бы паленой водкой. Но ничего не случалось. Отец напивался, гонял их по всей маленькой двухкомнатной хрущевке, бил мать, врубал музыку (Мишка с детства возненавидел громкий звук), и вся жизнь казалась нескончаемым серым, страшным днем. Но все когда-то кончается. Мама Мишки начала болеть, страшно похудела, кашляла, но продолжала ходить на работу, пока не потеряла сознание прямо в магазине, где работала продавцом. Ее отвезли на скорой больницу, из которой ее так и не выписали.
Рак - это слово Мишка тоже запомнил на всю жизнь. Оно почему-то ассоциировалось у него с отцом, таким же безумным, злобным и бессмысленным существом. На похоронах Мишка впервые увидел, как отец плачет. Шел за гробом, размазывая мутные слезы по багровому опухшему лицу. А потом забрал у соседки деньги, собранные на скромные поминки и исчез.
Мишку с братом отвезли в детдом. Там тоже был не сахар, но не было пьяного отца и громкой музыки. Они с братом держались друг за друга. Усыновлять их не хотели - взрослые уже, да и наследственности боялись. Так и выросли Мишка с братом в детдоме. Всякое, конечно, было по молодости. И обиды за свое несостоявшееся детство, и за мать, и за теперь уже вечный, скрываемый внутри страх.
Одно время даже начал Мишка пить. А потом как-то поутру увидел себя в зеркале, опухшего, лохматого, и как будто обухом по голове дали - проглядывал в нем отец. И страшно так стало Мишке, что пальцы на руках онемели. Одумался он, поступил в ПТУ, добился от государства квартиры. Брату помогал. Уехал младший по контракту в армию, а Мишка остался в родном городе работать. Слесарем стал, да таким рукастым, что от шабашек отбоя не было. Повстречал в своем ЖКХ девчонку, пухленькую веселую Настю, стал ухаживать. Поженились. Прошлое стало забываться как страшный сон. Настя настоящим кладом оказалась, поддерживала во всем, тормошила, начали они ездить отдыхать. Потом Настя забеременела. Мишка был на седьмом небе от счастья. На радостях выпил, расплакался, и, принеся жене огромную охапку цветов клялся на коленях, что никогда не обидит ни ее, ни ребенка, а пить будет только по праздникам и пару рюмок. Настя смеялась.
Так, в суете и счастье, прошло несколько лет. Подрастала дочка. Купили квартиру побольше в ипотеку, стали подумывать о втором ребенке. Мишка с другими ребятами открыл небольшую контору по ремонту и строительству.
Однажды возвращался домой, весна, тепло, птицы пели, дома Настя пирожки обещала испечь. С морковкой, как он любил. Подошел Мишка в подъезду, а там на лавке бомж сидит. Натуральный такой бомж, вонючий, заросший, на голове струпья какие то нехорошие. Мишка по дуге хотел его обойти, да еще подумал, что лавочку надо бы потом помыть, Настя с ребенком частенько на ней сидят, а бомж тут встал, руки растопырил и навстречу идет.
- Мишаня, - хрипит, - сынок!
Мишка чуть не упал. Вгляделся и увидел в этом безобразном заросшем лице черты, которые давно хотел забыть. С трудом пришел в себя, брезгливо оттолкнул отца и забежал в подъезд. Бомж позади бурчал что-то, шаркал ногами.
Дома Мишка принял душ и поужинал. Настя учила сына чтению, и вроде бы было все как обычно, тихо, уютно, только места себе Мишка не мог найти. Вышел на балкон, посмотрел вниз - отец так и сидел на лавочке.
- Весь день сидит, -сказала Настя, подходя сзади. - Позвонить может куда? Жалко человека.
- Ничего не жалко, - отрезал Мишка. - Нормальные люди такими не становятся.
- Ну что ты такое говоришь, - заспорила сердобольная Настя. - Всякое в жизни случается.
А на следующий день вечером весь дом знал, что к Мишке отец приехал. Бомж приставал к жильцам, рассказывал свою историю - как его жена с сыновьями из дома выгнала, квартиру отобрали, соседи качали головой да языком цыкали, кто и денег давал. Отец напился и проспал весь вечер под лавкой.
Настя, к которой весь день приходили соседи, вечером встретила его встревоженным взглядом покрасневших глаз, и Мишка рассказал ей все как на духу.
- Что же ты мне ничего сразу не сказал?
А почему Мишка и сам не знал. Не хотел лишний раз вспоминать, да и вообще эту прошлую грязь и страх тащить в нынешнюю уютную теплую жизнь.
- Что делать будем? - спросила Настя.
Мишка пожал плечами. Ему то хотелось набить отцу морду и прогнать пинками, но жена такое бы не поддержала.
- Отец все-таки, Миш, - вздохнула Настя. - Надо как-то помочь.
Мишка заскрипел зубами.
Он помог. Превозмогая себя, отвез отца на съемную квартиру, купил в сэконд-хэнде одежду, забил холодильник продуктами. Общался с ним чуть ли не жестами, в глаза не смотрел. Спасибо Настя помогла.
Отец нес какую-то чушь. Как скучал, какими хулиганами были Мишка с братом, как он их на рыбалку возил. Это был больной, глубоко испитый человек, не понимающий реальности. Не раз хотелось его ударить, но Мишка держался. Пару раз просил отец денег на выпить, но увидев Мишкин взгляд замолкал.
Документы восстановили. Отдавая отцу новенький паспорт, Настя предложила ему оформиться в дом престарелых. Отец что-то начал на нее говорить, с матом, размахивая руками, а Мишка сильно толкнул его в грудь и процедил:
- Я тебе квартиру снимать не собираюсь. И обхаживать тоже. Хочешь дальше бомжевать - иди, второго шанса не будет. И к моему дому больше на километр не подойдешь.
Во время поездки в дом престарелых отец был непривычно молчаливый. Даже осмысленный взгляд появился. После оформления Мишка отнес сумку с вещами в двухместную комнату. Отец стоял в дверях будто не решаясь войти.
- Я тебе больше ничего не должен. И никогда не был должен. Если бы не жена, не знаю чтобы с тобой сделал.
И ушел.
Все стало по прежнему. Только соседи долго еще судачили, какой Мишка снаружи примерный семьянин, плохим сыном оказался - отца бомжевать заставил, да еще и в дом престарелых сдал. Сам небось за его счет хорошо устроился, а отца на помойку.
А вскоре и про это забыли. У тети Зины из третьего подъезда внука в тюрьму посадили, и всех появилась новая тема для разговоров.