-Как ты мог? - в голосе Оли звучит даже не грусть - ужас. Она стоит перед мужем, без кровинки на лице и не может вдохнуть.
-Оля, послушай, - начинает было граф, но неожиданно властный сейчас голос жены пресекает малейшую попытку объяснить:
-Уходи. Тимофей соберет твои вещи и пришлет по указанному адресу. Захочет, пусть едет с тобой. Но я к тебе больше не подойду. Дети останутся со мной, -и, увидев, что муж пытается возразить, припечатала, - сыновья останутся со мной, Сережа.
Перед глазами все плыло в алом мареве, но она продолжила, вбивая последний гвоздь в крышку гроба:
-Я не думаю, что Маша хотела бы, чтобы после такого мальчиков воспитывал ты.
Вскинув голову и не позволяя себе лишний раз вдохнуть, Ольга вышла из кабинета мужа, аккуратно прикрыв за собой дверь. Никогда в жизни она не позволяла себе повысить на кого-то голос или устроить истерику, но сегодняшним вечером графине хотелось кричать в голос.
С того момента как муж окончательно приехал во Францию прошел почти год. Сергей вернулся потухшим, постаревшим на десять лет, но живым и для Ольги Савельевны это было главным. Они ничего не знали о судьбе Наташи и Алексея, и с тревогой и надеждой ждали новостей. Как-то раз графиня спросила у мужа, не может ли он что-то выяснить, воспользовавшись старыми связями, но тот только покачал головой:
-Нет больше связей, Олюшка. Ни старых, ни новых.
Сергей не кривил душой - те, кто пришел вместе с новой властью, не ценили само понятие связи. Они легко отрекались от семей, друзей, любимых во имя новых идеалов на алых флагах, забыли свои корни и не хотели думать о будущем. Его любимый город грабили не стесняясь, в залах фамильных поместий насиловали и убивали, люди голодали и продавались за кусок хлеба. Безыдейно, просто. Из старых друзей уцелело всего несколько фамилий, все из них предусмотрительно уехали из страны задолго до революции. Белоэмигранты кичились высоким происхождением, мечтали свергнуть большевиков и лениво рассуждали о том, что те пришли ненадолго. Сергей придерживался другого мнения, и его за это осуждали. Но Роденский был умен, многое повидал и понимал - голодные и злые, те, которых веками били розгами и не давали поднять голову, пришли если не навсегда, то на десятки лет. Он не тешил себя надеждами вернуться в Россию, и постепенно приучал к этой мысли сыновей и жену.
О том, почему его, приближенного к царской фамилии, офицера, дворянина выпустили из страны, Сергей предпочитал не вспоминать. Только ночами, задохнувшись от внезапного сна, он садился на постели и пытался прийти в себя. Мокрый от пота, испуганный и жалкий, он стал бояться темноты и вечеров. Жене все объяснял усталостью, но себя обмануть не мог - его мучил стыд за сделанное. Сергей предал своих ближайших друзей, и от собственной совести избавления не было. Больше всего он боялся того, что жена узнает о его поступке, и не простит. Сейчас этот, самый страшный кошмар, сбывался наяву. Он догнал Ольгу у дверей спальни:
-Как ты узнала? - потряс за плечи, - как?!
-Письмо, - равнодушно ответила та, - какой-то юноша принес и попросил передать тебе привет. Конверт я оставила на столе в кабинете. А сейчас уходи, Сережа. Не могу тебя видеть.
Письмо действительно нашлось в кабинете - два листка, исписанные мелким убористым почерком, а внизу приписка:"Каждому предательству - своя цена. М."
Сергей застонал и опустился в кресло - он слишком хорошо знал этот почерк, и понимал, что мстительная Новацкая не успокоится пока окончательно не растопчет его жизнь.