Хейден Фаулер — участник выставки «Грядущий мир: экология как новая политика, 2030–2100» в Гараже. Перформанс «Снова вместе» стал одним из ярчайших событий художественной жизни столицы этого года. Мы встретились с автором, чтобы обсудить с ним перформативное творчество, трудности работы с волком и отношение к экологической политике.
О шаманизме, экологии и связи с древними культурами
Для меня, думаю, как и для многих, очевидна отсылка Вашего перформанса к работе Йозефа Бойса «Я люблю Америку, Америка любит меня». В его художественной деятельности критики замечали обращение к шаманизму. Однако, как мне известно, сам Й. Бойс никогда не называл себя шаманом. Ассоциируете ли Вы себя с шаманом или, возможно, ставите перед собой похожие цели?
Я не представляю себя шаманом в этих работах, хотя и исследую это явление в своём творчестве. Шаманизм – практика, требующая посвящения ей целой жизни, а шаман – звание, которое не может быть дано самому себе.
Однако в своей критике современной культуры я исхожу из того, что через организованную религию, рационализм и капитализм большинство наших языков, ритуалов, большинство взаимоотношений для более глубоких взаимодействий с планетой/животными/растениями/предками были либо утеряны, либо усердно изничтожены. Среди примеров — римское уничтожение языческой Европы, культ сельского хозяйства и последующее уничтожение природы. А из более недавнего — попытки массового истребления и геноцида коренных народов в процессе европейской колонизации Америки, Африки, Австралии и Океании. Менее очевидные примеры — потеря или стирание в языках концепций или философских структур, касающихся отношений с природой. Хороший пример — английский (мой родной язык), который во многих отношениях является индустриальным языком.
В своих исследованиях и творчестве я пытаюсь изучить способы возвращения анималистических идей и практик или же способы выдвижения этих идей на первый план. Точно так же, как я пытаюсь поместить работу в современные контексты экологической катастрофы. Другой немаловажной стороной моей работы является тема столкновения с нашим собственным отчуждением от природы, друг от друга, от других видов. Я пытаюсь каким-то образом создать язык заново вокруг этой темы , в то же самое время показывая примеры того, как это «воссоединение» могло бы выглядеть.
Важно понимать, что весь этот язык, философия и знание всё ещё существуют в мире в культурах коренных народов, так что в большей степени мои поиски включают увлечение ими и обучение у этих культур.
Вы упомянули, что стремитесь поместить Вашу работу в глобальный планетарный контекст. Как это выражается?
Я мыслю экологическую катастрофу как отдаление как человека, так и животного от природной среды. Нам остаётся только доступ к природе через виртуальную реальность. Это касается и нынешнего разрушения глобальных экосистем, где природа, какой мы её когда-то знали, не существует больше.
Также Вы говорите, что показываете пример того, как могло бы выглядеть воссоединение. Вы обращаетесь к культурам коренных народов, так как они сохранили утерянные цивилизованным миром язык, философию и знание природы. Таким образом, Вы используете эти культуры как понятные отсылки к природным ценностям, их обычаи предстают в Ваших работах скорее как методология, нежели как образец для подражания. Верно я понимаю Вас?
Да, вид методологии, который помогает придать структурность моим собственным системам верования и расширить их. Тип исследования, который также помогает деколонизовать моё собственное мышление.
Об утопиях и о будущем
Могут ли между человеком и природой быть дружественные отношения на практике, в рамках современной культуры? Возможно ли вернуться к природным ценностям, сохранив привычную нам среду: существующие религии, капитализм и рациональное мышление? Или же нам нужен новый мир?
Пути назад определённо нет, только вперёд. Но вся система верований, на которой построена наша цивилизация, ложна, она представляет нас как вершину эволюции, будто человечество существует вне фундаментальных законов природы. То, что мы наблюдаем сейчас — стремительное приближение к смерти и начало катастрофического (для нас) изменения экосферы Земли. Единственный шанс для нас — это работать с различными философскими структурами, чтобы согласовать кардинальный переворот наших современных идеологических взаимоотношений с природным миром. Это обязательно должно подразумевать радикальный и быстрый сдвиг в культуре, производстве, общепринятых идеологиях и т.д. Любой другой путь ведёт к катастрофе. Но человечеству это нужно сильнее, чем планете (на самом деле их нельзя рассматривать отдельно друг от друга): решения, которые излечат нечеловеческий мир, должны также излечить и современный кризис людской отчуждённости.
У вас есть работы, которые рассматривают возможность нового мира. «Дивный новый мир» и «Открытки с Утопии» являются наиболее очевидными примерами.
Моя практика часто включает работу с идеями утопии и антиутопии, с напряжением, которое существует между ними, и путях, которыми они вливаются одна в другую и становятся неразделимы. В случае «Снова вместе» я и волк в клетке воспринимаются более всего как антиутопичный образ (хотя отношения между нами также задуманы как попытка представить утопию). Затем VR-изображение представляется как утопия, но его искусственность и поверхностная пикселяция означает, что оно также быстро вырождается в антиутопию. В конце концов мы живём в глубоко антиутопичные времена, но исторически так сложилось, что надежда и оптимизм ещё поддерживаются образом утопии.
В последние несколько лет мир настолько изменился в климатическом плане, стал подвергаться эксплуатации и гомогенизации, что утопическое воображение сильно пострадало. Возможно, оно даже полностью исчезло, или же исчезла возможность представить, что будет дальше. Но в последнее время революционные идеи и политические действия начинают оживляться, в том числе через забастовки в школах, движение Extinction Rebellion, незатихающие и всё более громкие голоса коренного населения, голоса всё возрастающего населения людей, живущих рядом с последствиями климатических изменений и наблюдающих их. Хорошим примером этого являются политические последствия беспрецедентных лесных пожаров, которые вспыхнули в Сибири, Калифорнии, Австралии, Амазонии и Европе в прошлом году. Перед лицом беспрецедентной катастрофы появляются проблески совершенно новых типов утопий, которые начинают представляться как революционные реакции на экологический коллапс. Эти революционные ответы также появляются в новой экологической литературе.
Почему в России?
Вы уже исполняли «Снова вместе» в 2017 году в Австралии. Были ли какие-то особые причины провести перформанс в России?
Я предпринял этот проект, так как был приглашён. Россия (Музей «Гараж») выбрала меня, не я выбрал Россию. Причина же, по которой я решил работать с волком, состояла в том, чтобы вписать работу в контекст российской среды и культуры. Помимо всего прочего, климатические изменения, экологическая катастрофа и массовое вымирание являются глобальными проблемами, безотносительно национальных границ. Это также проблема, которая может быть решена глобально. Хотя мы можем иметь некоторые небольшие местные/национальные различия в политике, все страны вовлечены в одну международную эксплуатацию, торговлю и потребление ресурсов: единый глобальный рынок. И практически каждая нация действует на основе одной и той же базовой культуры, основанной на экоциде, эксплуатации и отчуждении, а также на главном заблуждении, что мы существуем вне фундаментальных законов природы.
О взаимоотношениях с волком и особенностях работы с виртуальными технологиями
Я заметила, что в перформансе «Снова вместе» 2017 года исполнения Вы были чуть более активны: лазали по клетке, лежали на земле, стояли на платформе. Но перформанс, который у меня была возможность наблюдать в «Гараже», исключал перечисленные действия. Фактически было только две позиции: сидя на платформе или стоя у клетки. Эти условия подчёркивают разницу между художником и животным, делают её более резкой. Юки (прим.: имя волка, задействованного в перформансе) мог рвать в клочья войлок, дёргать решётку в попытке вырваться. Вы же, кажется, игнорировали возможность разнообразить действия. Было ли это намеренно?
Есть несколько причин, по которым я изменил свои действия в новой версии работы. Частично потому, что я понимал, что некоторые действия были не нужны, особенно лазание. Ситуация с волком тоже отличалась, потому что он знал меня меньше и меньше доверял, чем в версии 2017 года. Я решил быть более осторожным в своих движениях. При этом я так же ложился на пол и становился на платформу. Но определённо мои движения были медленнее и обдуманнее. Я также чувствовал, что работе не требуется столько движений, чтобы производить эффект.
В своей работе я учитываю сразу множество вещей во время исполнения. Одна из них – комфорт животного. Обычно я просто наблюдаю модели его поведения и не реагирую на них. Особенно если я очень близко к нему физически. Если я дёрнусь неожиданно, я могу расстроить его, поколебать его шаткое доверие. Весь перформанс — это выстраивание отношений с волком, и наконец сегодня, на последний день, он предпочёл лежать рядом со мной всё время. Со дня нашей первой встречи до такого доверия прошёл год.
Другая крайне важная вещь во время исполнения – постоянное оформление вида виртуальной реальности для публики, так что я очень сосредоточен и работаю над этим постоянно. Есть также технические сложности VR, которые мне нужно тихо решать в течение перформанса.
Но, сверх того, я старался достичь как можно более тихого, рефлексивного взаимодействия с аудиторией, и VR перформанс сам по себе помещает меня в тихий транс как в состояние. И, как я уже сказал, это тихое пространство нужно для создания положительной и доверительной среды для работы с Юки.
Скажите, пожалуйста, есть ли у Вас любимые художники? Художники любого времени.
Я очень уважаю Йозефа Бойса, думаю, это самый любимый. Но также среди них Аннет Мессаже, Агнес Денес, Пьер Юиг, Франсис Алис – в качестве нескольких примеров. Для меня все их практики имеют шаманское качество и чувствуются аутентичными, без лишнего внимания к эго художника. Также меня всегда тянуло к движению Арте Повера.