Масленица! Холодные зимние ветры все чаще сменяются ветрами с восхода и с полудня. Временами и капель уже слышится. Оживились пичуги, греются в солнечные дни, щебечут радостно: "Весна скоро! Пахать скоро! Конец разбойнице-зиме скоро, новый год скоро!" Пред домами жгут костры, чтоб весне помочь, жгут чучела зимы, хороводы водят, колеса горящие с гор пускают- приходи скорее, Солнышко, порадуй теплом да новою жизнию дети своя!
Люди тоже оживились, улыбаются больше, на улицах чаще слышен смех. На льду игрища, чрез костры прыгают, на кулачки улица на улицу, конец на конец бьются.
...Василь натянул на руки рукавицы, скинул с плеч тулуп и остался в одной исподней рубахе. Ох, силушка! Кузнецкая слобода на кожевенную, вот будет потеха! Василя, как самого, поставили супротив кожемяки Борьки Черемухи. Тот и вовсе без рубахи- тело красное с морозцу, бородища, что совок, пол груди покрыла волосатой, лохматые ручищи будто два полена. Принял уж, видать, за ради празника, глазищами вращает, скалится.
- Ты гляди, Василь, в лапишши-то ему не давайси,- поучал стоявший рядом Григорий, сосед, разминая руки.- Запрошлый год он, Борька, за руку Ромку-перевозчика ухватил- рука и хрясть пополам. Он, халабруй, кирпичи из печки одним ударом вышибает. Гляди, уворачивайся.
- Ничто, дед Гриш, чай увернуся,- усмехнулся Василь.
- Гей, православные!- то на средину вышел мужик из посадских, что за битвою следить станет.- Изготовились ли? Зачинать по бубну. Как музыка стихла- разойтися. Лежачего не трогать. Не ломать, не калечить! Ногами не бить. Все ли слыхали?
- Все!- пронеслось над рядами.
- С богом!- крикнул мужичок, отбегая в сторону.- Давай!
Он махнул рукою музыкантам. Бухнул бубен, запищали- залились сопелки-дудки. Стенки кинулись друг на друга, послышались звуки крепких ударов, охи, выдохи, вскрики сражающихся. Бабы закрестились, кто и подначивал:
- Васька, наподдай!
-Ерошка, домой не приходь, коль не сладишь, не пушу до себя!- и смех бабий заливистый.
Василь никак не мог со своим супротивником сладить. Ручищи у того длиннющие, что твои оглобли, машет ими, будто крыльями, сунься- голову снесет! Изловчившись, Василько проскочил под руку кожемяки, обхватил со спины за брюхо, понатужился, приподнял противника, намерившись кинуть его на лед. Борька зацепил Василя ступней под колено, тужься-не тужься- только пупок развяжется, а сам ухватил Василеву руку за пальцы, будто клещами, да так крутанул, ажно в глазах потемнело. От боли Василь на мгновенье расцепил охват, и Борька вывернулся из рук, присев, оказался к Василю лицом, да как двинет кулачищем в ногу повыше колена, тут Василь и грянулся. А Борька, хмыкнув, наступил коленом на грудину, ухватил за лицо лапищей: «Сдавайся,- ревет,- покуда не удушил!» Никак не сладить! Тут стихла музыка на Василево счастье, потому как сдаваться он не собирался.
«Разойдись, православные!»- послышался крик наблюдателя, и хватка на лице ослабла, дышать легче стало. Борька ухмыльнулся, встал на ноги. Мужики расходились, утирая разбитые носы, прикладывая снег к ушибам. На сей раз кожевенники победили.
...Василь шел в слободу, держа под руку Палашу.
- Ты что, как бирюк, супишься?- спросила жена, ткнувшись в плечо Василю лбом.
- Ничто, в будущий год я его пройму!- мотнул головой Василь.
- Во, ты о Борьке, что ль? Нашел кручину! Ты у меня все одно самый любый,- засмеялась Палаша.
Василь обнял женку за плечи, прижал себе, понюхал выбившиеся из-под плата волосы:
- Баньку истопим нынче?
- Ишь ты, баньку. Мало наподдали тебе?- тихо засмеялась жена.- Сил-то будет?
- А вот я покажу!- с этими словами Василь подхватил Палашу на руки, бухнулся задом на ледяную горку, что сбегала к реке, и оба с криком покатились вниз, уворачиваясь от люда, поднимающегося по склону. Скатившись вниз, они поднялись, со смехом отряхивали друг друга.
- Эй, поберегись! - донеслось сверху. В тот же миг под ноги им вкатился парень в корзине, сбил в сугроб.
- Глаза разуй, растяпа,- заорал он на Василя.
- Я те щас покажу растяпу, - поднялся со снега Василь, сжимая кулаки.
- Ай, напужал!- весело гаркнул тот.- Подь-ка ко мне!
Тут он скинул с головы шапку, с рук рукавицы, застыл как вкопанный:
- Василь, ты что ль?!
- Я!- заорал Василь.- Никитка, бесов сын, с праздничком!
Парни обнялись.
- Палаша, это ж Никитка наш, помнишь?
- Здравствуй на все четыре стороны,- подошла Палаша.- Глянь-кось, каким ты женихом видным стал. Не окрутили тебя еще?
- А я человек служилый, недосуг мне женихаться, - весело откликнулся Никита.
- Пойдем к нам, повечеряешь с нами, дед радый будет, - позвал Василь.
Тут все трое снова покатились с ног в сугроб- в ноги им кто-то влетел.
- Ну что за жисть, - поднялся со снега Василь, помогая встать Палаше.- Пошли, покуда не зашибли совсем.
Никита барахтался в снегу, под ним кто-то шевелился. Наконец, ему удалось встать, он выплюнул снег, поднял за шкирку мальца, что сбил их с ног, тряхнул:
- Ты чего, вахлак, не смотришь, куда несешься?
- Сам ты вахлак!- тоненьким голоском ответил тулупчик.- Пусти!
- Ба, девка!- ахнул Никита.- А тады давай целоваться!
Он облапил девчонку, потянулся к лицу.
- Щас, скорый какой!- крикнула она и двинула коленом Никитке пониже живота.- Женись сначала!
Никитка согнулся пополам, Василь с Палашкой захохотали.
- Врешь, не уйдешь!- превозмогая боль, Никитка ухватил убегающую девку за ногу, оба повалились в снег.
Никитка на четвереньках добрался до девчонки, бухнулся сверху, смеясь. Девка уперлась в грудь ручонками, молча пыхтя отбивалась. Тут только Никитка рассмотрел раскрасневшееся с морозца лицо: карие раскосые по-татарски глаза с длинными ресницами, черные брови вразлет, курносый нос, маленький ротик оскален в напряжении, волос черен, сама смугла.
- Ты кто такая?- замешался Никитка.
Девчонка наконец спихнула его с себя, вскочила на ноги и бросилась бежать.
- Откудова ты?- только и успел крикнуть Никитка.
- Захочешь- найдешь!- отозвалась она.
Никитка долго смотрел ей вслед.
- Проняло? Пойдем,- ткнул его в плечо Василь.- После найдешь, я ее на торгу видал, рыбою торгует.
До слободы Никитка брел в разладе, отвечал Василю невпопад, все больше молчал. Перед глазами стояло раскрасневшееся личико с локонами вороных волос. Палаша с Василем переглядывались насмешливо, подтрунивали.
- Дед, глянь, кого схопили,- сказал Василь, войдя, пригнувшись, в кузнецову избу.
Палаша прошла к зыбке[1], что висела в уголке. Со свету Никита заморгал, привыкая. После разглядел, что у стены на лавке лежит Матвей, укрывшись шубою.
- Кто там?- надтреснутым голосом спросил он.- Ближе ступай.
Василь подтолкнул Никитку в спину, шепнул:
- Плох он, не встает.
Никитка подошел к лавке, наклонился:
- Эт я, Матвей Жирославич, Никита Чудин.
- Ааа, здоров, давно не видалися, - оскалабился дед.- Как поживаешь?
- Ничего живу, дедушко.
- Ничего- хуже всего,- отозвался дед.- Василь, подмогни!
Василь приподнял изголовье, помог деду сесть, прикрыл худые плечи шубой. Дед, подслеповато щурясь, разглядывал гостя.
- Ишь, каков стал,- проскрипел он.- Что, на пользу ученье пошло?
- На пользу, Матвей Жирославич.
-То-то! Палашка, собери на стол, гостя попотчуй.
Палаша достала из люльки ребятенка, приложила к груди.
- Успеется. Щас, витязя накормлю,- отозвалась она.
- О, видал, каков у меня помощник растет?- гордо сказал Василь.- Во, щеки-то какие!
Никита заглянул сверху, малец скосил на него голубые глазенки, улыбнулся, не отрываясь от груди, причмокнул.
- Пошли, пошли, чего уставились,- прикрыла рукой грудь Палаша.
- Да ты не бойсь, я не глазливый,- усмехнулся Никитка.
- Ступайте сюды,- позвал дед, прохромав к столу.
Василь достал из печи чугунок с кашей, крынку кислого молока, покрытую тряпицей, положил на стол краюху хлеба, вязку лука, репу, поставил квасу яблочного и браги на малине, со двора принес шмат сала, кислой капусты.
- Ну, с праздничком!- сказал дед, поднимая глиняную кружку.- Отведай, гость, что Бог послал.
Он закашлялся от бражки, зачерпнул деревянной ложкой из горшка каши, прожевал степенно, утер бороду, стукнул о край чугуна, позволяя есть всем. Палаша, укачав сынишку, присела рядом, грызла горбушку, поглядывая на мужиков.
- Ну, как отмахались?- прервал тишину дед.
- Да так, дед,- уклончиво ответил Василь.
Палаша прыснула в кулак.
- Пробаланили, стало быть,- покачал дед седой головой.- Эх, вы! В мое время кузнецкая слобода супротив дружины хаживала, а вы нынче с кожевниками совладать не успели. Тьфу!
- Совладаем,- мотнул шевелюрой Василь.
- Дождесси от вас, - махнул рукою дед.- Ну, а ты как?- оборотился он к Никите.
- Благодарствуй, дедушко, грех жаловаться,- отозвался Никитка.
- В доме все ладно ли?
Никита задумался, не ответил.
- Ты что, будто не тута,- подивился дед.- Да слышал ли?
- А?- Никита сморгнул, приходя в себя.- А, ладно, дедушка, благодарствуй. Спаси бог за хлеб-соль,- поднялся Никита из-за стола.
- Ты куда эт засобирался?- удивился Василь, но Палаша положила ему на плечо руку, и он замолк.
- Пойду. Благодарствуйте, хозяева, - поклонился Никитка, одевая тулуп.
- Ну, иди, коль приперло,- поднялся вслед Василь.- Не забывай нас. Бог даст, свидимся.
- Храни тебя господь,- пожелала Палаша, улыбаясь.
Никита вышел на улицу,-уже смеркалось- запахнул тулуп. Небо затянуло, пошел легкий снежок. По слободе шли люди, ворочаясь с гуляний, весело смеялись, девки пели песни, парни дурачились, пихали друг-дружку. Никак не шла из головы давешняя девчонка. Зацепила. Где искать ее теперь? На торгу людей полно, рази там сыщешь? Домой идти не хотелось, и Никитка побрел к Тьмаке, чтоб удлинить путь. Завтра Прощеное воскресение, торга не будет. А там Великий пост, тож на торгу люда мало. Придет ли? Не весь же день там торчать. Служба же. Как она глазищами-то зыркнула! Будто водою ледяной обдала. Да ну ее совсем!
[1] Люлька