До отъезда оставалось три часа, и мы пошли навестить дальнюю родственницу, которая жила в конце ещё одной большой улицы посёлка. Здесь же была и первая остановка автобуса.
Аккуратные деревянные тротуарчики расположены по обеим сторонам широкой шоссейной дороги, которую в одном месте пересекают рельсы узкоколейки, разделяя посёлок на неравные части. Маленький паровозик (тепло, электро — как правильно, не помню) больше не ходит, но железная дорога осталась.
Подойдя к рельсам, я посмотрела направо: там, чуть в стороне, среди кустов, должна быть тропа. Моя Летящая тропа. Чувство полёта, которое я на ней испытала, постоянно живёт где-то у меня за спиной.
Сколько мне тогда было? Семь? Девять? Не помню. А вот шрам до сих пор виден на ноге. Только не из-за шрама помнится мой первый полёт.
Дом, в котором мы жили, находился на Железнодорожной улице. Почему так названа улица, понятно: рядом — железная дорога, с настоящими тепловозами-паровозами, пассажирскими вагончиками, кондукторами, ходившими с загадочными сумками. В начале улицы был небольшой уютный вокзальчик с деревянной террасой для ожидания.
Из окна нашего дома можно было видеть всех уезжающих куда-то и приезжающих сюда. Красивые вагончики два раза в день, напевая стучащую песенку, убегали туда, где их поджидал друг-шлагбаум, перегораживая большими руками движение четырёхколёсного транспорта
Если идти к нашим родственникам тротуарными тропами, то путь казался долгим. А вот чудесное железное полотно срезало угол, и дорога в дальнюю часть посёлка становилась в два раза короче.
Телефонов не было, но были самые лучшие посыльные — дети. Правда, перед очередным заданием нас усердно просили не ходить через этот угол: опасно: «Смотри у меня! Узнаю!»
Сначала я этому верила, но видела, как те же взрослые, не раздумывая, шли именно там. Очень скоро маленькая тропинка превратилась в широкую тропу.
У взрослых было оправдание: у вокзала — хлебный магазин, а недалеко — общественная баня. И они, взрослые, знают, когда бывает маневрирование, а мы не знаем. Конечно, мы не знаем, потому что мы вообще не знаем, что это такое — маневрирование.
Но однажды мне разрешили идти именно там. Видимо, поручение требовало срочности исполнения. Я поняла, что чудище Маневрирование куда-то отлучилось и наконец то освободило столь манящую дорогу.
Маленькие ёлочки, кустики, пни от когда-то давно спиленных деревьев. Здорово! Где-то в стороне — дома, улицы, а здесь никого нет. Ноги мягко пружинит хорошо утоптанный мох, и я не пошла — полетела! И так мне это понравилось, что решила на обратном пути усовершенствовать свой начавшийся полёт, а если получится, то немного полетать, причём, в прямом смысле этого слова.
Никакие уговоры остаться и угоститься на меня не подействовали. Какое угощение может сравниться с тем, что я сейчас… Нет, говорить об этом нельзя!
Я бегу! Я знаю: нужно посильнее разбежаться, ещё, ещё, ноги уже касаются спины! Ещё сильнее разбег, взмах…я лечу!
Кажется, меня совсем не удивило, что я уже не лечу. Это же естественно: приземлилась. Может быть, даже было больно, только не помню боли. Долго смотрю на своё маленькое колено. Оно почему-то красное. Чуть выше колена торчит какой-то сучок, который растёт как-то очень странно, из меня. Так вот кто помешал взлететь! Ну, нет, Чудище, изыди…
Наверное, моё содрогающее рыдание было и от боли, и от ужаса на лицах родных, когда увидели меня, ковыляющую, окровавленную и орущую. Но, думаю, что в этих страданиях было что-то и другое.
Осталась в моей памяти тропа, остался на теле шрам — маленькое пятнышко, где кожа никогда не совпадает по возрасту. И навсегда осталось чувство полёта: если ещё немного разбежаться, то вот именно сейчас…