Два с половиной месяца после среды.
Два часа ночи. Кира стала снимать с глаз макияж.
Такое ощущение, что мы все живем в искусственном мире. Искусственные ресницы, искусственные волосы, искусственная одежда, искусственная еда, дома, люди… Чувства тоже искусственные.
«Девушка, Вы так красивы! Я влюбился в Вас с первого взгляда. Разрешите проводить Вас домой?!» — это значит «А ты ничего. Может ко мне?! И… знакомиться не обязательно, все равно больше не увидимся».
«Подайте, Христа ради! Смилуйтесь над инвалидом! На хлеб подайте!» — «Мне жена на пиво не дает. А работа — для идиотов. Выпить надо».
«Разрешите Вас подвезти. Нет, платить не нужно, только номер телефончика оставьте. Я обязательно позвоню!» — «Вот тогда и заплатишь».
«У тебя такая красивая кофта!» — «Зачем такая кофта к такой ужасной роже?»
Так почти всегда. Люди боятся своих чувств, своих мыслей. Мы видим то, что хотим видеть, и игнорируем, что есть.
В последний раз спрашиваю: пойдешь или нет?
Наверное, уже поздно задавать себе этот вопрос. Потратила время. Собралась. В конце концов, обещания нужно выполнять. Придется идти… А, может, все-таки, не пойти? Я же никому ничего не должна… Опять совесть. Ну, чего грызешься. «Обещала, обещала». Ну, обещала. Ну, и что? Ладно-ладно иду. Вон, звонит уже. Подумаешь, на 17 минут задерживаюсь всего лишь.
— Привет! Ты… сногсшибательно выглядишь сегодня! — высокий парень, давно вышедший из подросткового возраста, с аппетитом оглядел Киру.
— Привет. Спасибо, я знаю.
Мне показалось, или он, действительно, сейчас запрыгает от радости, что я пришла. Господи, ну, хоть кому-то я приношу удовольствие своим появлением.
— Куда пойдем? — Кира искоса его рассматривала.
— А куда ты хочешь?
Вот так всегда. Ну, откуда я знаю, на что могу рассчитывать. Молодой человек, я с Вами в первый раз встречаюсь: я не знаю Вас, Ваших вкусов, Ваших финансовых возможностей, в конце концов!
Пойдем по пути наименьшего сопротивления.
— Я бы не против кофе выпить.
— Я, вообще-то, кофе не пью, но можно сходить в кафе здесь недалеко, — Кира украдкой вздохнула и покачала головой.
Сама галантность. Надеюсь, это будет не местная шаверма.
— Отлично. Главное, чтобы кофе был хорошим…
Я всегда знала, что нужно, в первую очередь, доверять своей интуиции. Что я там про шаверму?..
— Знаешь, я не голодна. Может просто в какую-нибудь кофейню? — Кира покосилась на нечто, обозначенное вывеской «Кафе» и с надеждой заглянула в его маленькие, глубоко посаженные глазки.
— Конечно. Как хочешь, — дурацкая улыбка.
Мне казалось, я всегда довольно четко выражаюсь. Я сложно описала желание выпить кофе?!
Кира вышагивала, почти бежала, ускоряясь в такт кричащим из наушников звукам. Одна.
Нет, это не выносимо. Наверное, со мной что-то не так. Ну, почему я просто не могу наслаждаться моментом. Ну, и что, что он не Ален де Лон, Джордж Клуни и, даже, не мой сосед снизу?
«…Не гляди в лицо девушка,
А заглядывай в сердце.
Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо.
Нет сердца, где любовь не живет.
Девушка! Сосна не красива,
Не так хороша, как тополь,
Но сосна и зимой зеленеет.
Увы! Зачем тебе петь про это?
То, что уродливо, пусть погибает.
Красота к красоте лишь влечется,
И апрель не глядит на январь.
Красота совершенна, красота всемогуща,
Полной жизнью живет лишь одна красота,
Ворон только днем летает,
Летают ночью лишь совы,
Лебедь летает и днем, и ночью…».
Красиво писал Гюго. Начинаешь понимать, что классики становятся таковыми, потому что не нужно изучать сложные труды по философии, психологии и даже в библию можно не заглядывать — слишком сложно для простых смертных. Гораздо проще прочитать тройку-другую книг из списка школьной литературы — и найдешь все ответы. Вопрос лишь в том, кто и что, и как понимает…
А может быть, дело не во внешности?
И… я, конечно, осознаю свою привлекательность, ум, скромность… Но зачем же замуж сразу звать? Замужество — очень страшная штука. А я пугливая. Тем более на первом свидании. А как же конфетно-цветочный период, «узнаем друг друга поближе», «сойдемся характерами» и прочая белиберда?
Все – больше никаких свиданий без предварительного знакомства.
Пора что-то менять. Чем я хуже этих глянцевых матрон? Пару посещений косметолога, парикмахера, стилиста и — «конфетка». Нет… от конфеток придется отказаться, чтобы отказаться от пары килограммов. Правда, и со стилистом придется подождать. А может и с парикмахером. Включаем логику, даже, ели она и женская. Хотя я лично с утверждением о существовании математической логики, мужской и женской совершенно не согласна. Итак, нужно себя менять. Начнем снаружи. Последствия – мощный удар по толщине кошелька. Вывод — нужно искать новую работу. На бумажках много не заработаешь…
Устала. Хочу кофе и спать.
Глава II. Зерна
Задолго до этого.
Эта кукла была совсем не той игрушкой, которую хотела в подарок Кира. Вот ее соседке подарили большую Барби с золотыми волосами и в пышном платье. У этой куклы тоже были две красивые пшеничного цвета косички, но еще у нее было фарфоровое личико. Мама хотела, чтобы девочка бережно относилась к игрушке. Кира не могла понять, как можно с чем-то играть бережно…
Папа и мама ругались. Я испугалась. Что-то упало с полки. Громко и страшно. Фарфоровые щечки моей куклы уже не склеить. Взрослые редко «играют бережно».
Что-то треснуло. Это ничего не значит.
Двенадцать лет до среды.
В воздухе стояло дребезжащее жаркое марево. Пшеничный свет яркого степного солнца заливал пшеничные же поля. Все было тронуто жидкой позолотой: поле, посадка, дом, кудряшки маленькой девочки, заходящей во двор.
Летние каникулы было привычно проводить в деревне. Горячий воздух должен был благодатно прогревать тронутые северным морским пронизывающим ветром легкие ребенка, южные фрукты давали витамины. Ее саму это мало волновало. Она скучала по родным. Раньше ей хотелось сюда приезжать.
Девочка прошла в дом. Знакомая тишина ударила в уши. Где-то за окном жара приглушала лай соседской собаки. Все было как всегда: привычно, уютно, одиноко.
Он был сыном нового «жителя» в бабушкином доме.
Зачем все время искать кого-то, с кем жить?
У него не было матери. Была мать его отца. Она жила в соседнем селе. Она не хотела, чтобы они с ней жили. Он уже воровал у нее. Раньше он жил в интернате. А теперь здесь.
— А ты пойдешь со мной на старый огород моего батьки? За кабачками.
— Далеко?
— Не-а. По улице до остановки, через мост, а там по верхней улице, — он щурился, прикрывая белесыми ресницами от солнца глаза, и растягивал в ухмылке большой рот.
— Если отпустят…
Он показал огород и старую хату. Две комнатки, выбеленные стены, сбитые дорожки, портрет женщины на стене.
— Это моя мать.
Похожа на актрису. Белые волосы. Улыбается красиво. Она, наверное, была доброй.
— А где она сейчас?
— Умерла.
Девочка присела на диванчик в уголке прихожки.
— А давай поцелуемся, — сел рядом.
— Ты чего.
— А ничего же не будет. Мы еще маленькие. Не забеременеешь. Не бойся.
— Зачем?
— Просто так. Как в фильме.
— Пошли домой.
Он резко подпрыгнул. Отошел. Стянул штаны. Снова одел.
— Видела когда-нибудь раньше? Хочешь еще посмотреть? — он ухмылялся. Глазки бегали.
Девочка не шевелилась.
— Ну!? Хочешь посмотреть? — Тогда целуемся.
Он подбежал, втиснул ее в диван и прижался сухими губами к ее рту. Замерла. Завертелась. Вырвалась, выбежала во двор. Застыла.
Страшно. Целоваться можно только взрослым. А что потом? Страшно. А если расскажет? Будут ругаться. Страшно. Нельзя, чтобы знали. Ушли вместе, нужно вернуться вместе. Его страшно. Пусть сам тащит все.
Убежала.
Зашел в хату.
— Поцелуешь еще раз? — маленькие глазки, смеясь, смотрели сверху вниз.
— Нет. Отстань, — развернулась.
Дернул за руку.
— Не поцелуешь, скажу твоей мамке, когда она приедет, что в старой хате было.
Глаза бегают и смеются.
— Твои родители из тебя котлету сделают. Не здесь. А как домой уедете…
Страшно. А если расскажет?
— Помоешься, приходи в спальню, где света нет. За шкаф.
— Ты что, с ума сошел? Все телевизор смотрят.
— Расскажу!..
Опять дергает. Сколько можно. Уже бы закончилось это лето… Закончилось это…
— Ну, чего тебе. Отстань от меня! — она почти кричала. Хотелось плакать, но могли увидеть. Нельзя. Нельзя, чтобы знали.
Он подошел.
— А давай по-взрослому.
— Я не хочу. Я не буду! Отстань! Я скажу! Скажу, что это ты. Ты все придумал! — она волновалась. Она надеялась, что он перестанет, что не будет… как в фильме.
— Да кто тебе поверит! Мне-то все равно. Мне ничего не сделают. А из тебя котлету! Когда домой увезут.
Заломил ручки.
— Не надо…
— Ладно, можешь не снимать штаны….
Кира закричала. Поняла, что дома, и откинулась на подушку с широко раскрытыми глазами, обливаясь холодным потом.
Этот кошмар никогда меня не оставит.
«…искушения плоти всегда коварны»
Мир вокруг обступает, как непроходимый лес, густая чаща, все в ней запутываются. И люди уже давно так далеко забрели, что дров хватит на всю оставшуюся вечность… Страшнее всего заблудится в этом лесу одной…