На первый взгляд может показаться, что некоторое время на Руси мирно соседствовали две веры – языческая и христианская. Но это неверное впечатление. На самом деле между ними никогда не прекращалась борьба, то неявная и глухая, то открытая и яростная.
Поначалу два медведя пытались ужиться в одной берлоге. Как упоминалось в нашей статье «Кто первым крестился на Руси?», к середине X века в Киеве появилось много христиан. Их можно было встретить и в княжеской дружине, и в купеческой среде, а возможно, и среди простого люда. Власти, похоже, благодушно смотрели на распространение новой веры. В стольном городе строились церкви – немыслимое дело без дозволения великого князя. Значит, дозволение он дал. Вероятнее даже, не он, а она – великая княгиня Ольга, первая христианка среди правителей Руси.
Однако и языческие капища никуда не делись. Кто хотел – молился христианскому Богу, кто хотел – по-прежнему приносил жертвы Перуну и Велесу.
Мирный договор с Царьградом (945 год) не делал различия между теми и другими. «А если нарушит это кто-либо из нашей страны – князь ли или иной кто, крещёный или некрещёный, – да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заклан собственным оружием».
Просто золотой век веротерпимости! Но…
Мы не знаем точно, где крестилась княгиня Ольга – у себя дома или в Константинополе, – но летописному рассказу о её беседе с греческим патриархом я склонен верить. Здесь через пафосный стиль вдруг пробивается искренняя интонация. Грек ей: «Благословенна ты в жёнах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму». А она ему: «Люди мои и сын мой язычники, – да сохранит меня Бог от всякого зла». Несколько слов, но в них явно ощущается какая-то растерянность, а может, и неуверенность «архонтиссы» в будущем своего ребёнка и всей страны.
Похоже, Ольга сомневалась не зря. Она так и не смогла увлечь своим примером русских вельмож. Если бы смогла, то «Повесть временных лет» наверняка сообщила о таком успехе. Однако Нестор на сей счёт помалкивает. Зато с огорчением отмечает провал всех попыток княгини привести в истинную веру своего сына Святослава: «Он и не думал прислушаться к этому» и, хуже того, «притом гневался на мать».
На поверхности котла вода казалась спокойной, но в глубине не прекращала бурлить. Из летописного рассказа явно следует, что княжеская дружина состояла в основном из язычников. Впрочем, если кто-то из воинов хотел креститься, Святослав ему «не запрещал». (Интересная формулировка: выходит, мог и запретить?) Зато князь насмехался над новоявленным христианином. Надо думать, что отношение к бойцу с этих пор становилось не слишком приязненным. «Ибо для неверующих вера христианская юродство есть», – сокрушённо констатировал монах-летописец.
Больше того, Святослав был уверен, что даже ему не уберечься от издёвок, если он поддастся уговорам матери. И не спасут ни авторитет вождя, ни слава полководца. «Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться».
Кстати, а это, случайно, не завуалированный упрёк матери, которая в своё время именно одна приняла христианство, не слушая мнения окружающих?
Поэтому довод Ольги: «Если ты крестишься, то и все сделают то же» – никак не мог убедить Святослава. Хотя именно по такому принципу в дальнейшем крестил Русь его сын Владимир. Но это уже другая история.
А Святослав Игоревич, по словам летописца, «не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям».
Многозначительная, мне кажется, деталь: при заключении нового договора с византийцами «в год 6479 (971)» наши предки вновь присягали только языческим богам. Вот что в нём говорилось: «Я, Святослав, князь русский… подтверждаю договором этим клятву мою: хочу вместе со всеми подданными мне русскими, с боярами и прочими иметь мир и истинную любовь со всеми великими царями греческими… и со всеми людьми вашими до конца мира. …Если же не соблюдём мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от бога, в которого веруем, – в Перуна и в Волоса, бога скота, и да будем желты, как золото, и своим оружием посечены будем».
Опять Перун и Велес (Волос), а христианского Бога и его последователей для Святослава словно не существует. Никаких «крещёных и некрещёных», как было в договоре за четверть века до этого, при Игоре Рюриковиче. Такое впечатление, что христиан на Руси (по крайней мере, в княжеском окружении) в те годы, мягко говоря, не привечали. И вроде бы этому есть подтверждения (например, в Иоакимовской летописи). Вроде бы в том же 971 году Святослав учинил настоящий погром против крещёных киевлян. Вроде бы и церковь разрушил. Кстати, не потому ли он ещё раньше решил перенести свою столицу с берегов Днепра на Дунай, в Переяславец, что не мог и не желал поладить с христианами, которых становилось всё больше?..
Между прочим, черноризец Нестор был несокрушимо убеждён, что именно злостная приверженность язычеству и сопротивление уговорам Ольги в конечном счёте привели Святослава к страшной гибели. Иначе, мол, и быть не могло. Ведь сказано: «Если кто отца или матери не послушает, то смерть примет».
Тем временем отношения между язычниками и христианами продолжали накаляться…
Завершение темы – в статье «Век междуверия на Руси – 2».
Автор не считает своё мнение единственно верным и никому его не навязывает.