Года два лежала у меня книга "Дети мои" - второй роман Гузели Яхиной. Время было такое, что никак не бралась ни за него и ни за что вообще - толком не читала. И вот, вчера решила: что ж такое, ну хоть по страничке в день осилю. Открыла.
Не читайте эту книгу, если не хотите бросить всех и вся и читать сутки без перерыва.
Не читайте ее, если не хотите испереживаться за персонажей и потом ходить под впечатлением - сколько? - пока не знаю.
Не читайте, если не хотите мучительно мечтать об экранизации (уж какой кинематографичный текст - и это практически при полном отсутствии диалогов и немом главном герое!)
Не читайте, если боитесь внезапно узнать себя в немолодом поволжском немце 20-30-х годов.
Как и первый роман - восторг! Я как будто сутки плыла по медленной и величественной Волге, и Волга в романе, в самом деле, - один из главных персонажей. "Все реки текут в Волгу". Ею все начинается, продолжается и заканчивается.
А другой важный персонаж - история. 20-30-е годы в России. Это безумное, безумное время. Год Нерожденных Телят, Год Голодных Детей, Год Небывалого урожая, Года, Года. Они плывут мимо, как Волга, сметая, стирая, перемалывая реальность и людей. А мы - вместе с главным героем - наблюдаем все это сверху, с горы, скалы, весь этот ужасный масштаб, жуткую стихию.
Знаете, это настолько страшно, что нутро сжимается и хочется тихо скулить. Так, созерцая все мимо плывущее, будучи немым, одиноким, замкнутым, запертым, видишь реальный масштаб жерновов времени. А также - сиюминутность, неотвратимость и трагизм перемен.
От этого не отвертеться, не спрятаться никак. Не спрятать детей от времени и не сохранить их подле себя. Не уберечь близких от смерти. Не сохранить чистоты и неомраченной радости романтических отношений. Не сохранить неприкосновенность и неизменность уютного мирка, заботливо создаваемого годами. Не сохранить никому - ни немецкому учителю, онемевшему, ставшему отшельником, жившему в сложное время зарождения советской власти, ни нам с вами, живущим в благоустроенных городских квартирах сто лет спустя.
Это такой мощный роман о непостоянстве, что захватывает дух.
И к этому размаху, который перекорчовывает все вокруг под молчаливым наблюдением вроде бы неизменного уединенного мирка отшельников (но затронет, доберется!) добавляются сказки. Совершенно жутким образом безумный быт ранней советской эпохи переплетается с германскими легендами. И вся советская идеология оборачивается сказкой - странной, абсурдной, жестокой советской сказкой. Дети-пионеры уходят за крысоловом в пионерский лагерь. Карлики из легенд становятся тракторами марки "Карлик". Окаменевший персонаж сказки превращается в парализованного соседа. 7 сказочных братьев воплощаются крестьянами в поле. Коллективизация, раскулачивание, голод в Поволжье, репрессии - все становится сказочными сюжетами. До того абсурдными, что, казалось бы, просто не могут быть реальностью - но были. Все переплетается в сознании онемевшего (от травмы? от горя?) поволжского немца, и вот уже он влияет на эту реальность со всей ответственностью, создавая сказки, строча их карандашом - а они воплощаются. И читает их - немой, "про себя" - новорожденной девочке, и та как будто понимает. И вся эта сказочность подчеркивает невозможность, холодящую нереальность происходящего. Но все было, и все осталось в истории.
Все в конце превращается в Волгу. Все становится ею. Вдруг оказывается, что Волга и есть история. Мы увидели лишь лет 15 из жизни большого мира и то, как они отразились на мире маленьком - на уединенном хуторе с домом и садом посреди леса, и на микромире - внутреннем мире героя. Но в конце мы видим несметные, бесчисленные скрытые толщей воды приметы самых разных времен. Людей, оружие, вещи, повозки, коней. Таких 15-летий - тьма. Им нет числа. Все только история.
И странные, нежные и трагичные отношения героя с ребенком - дочкой, с ее матерью - его ученицей, это все тоже история. Все эти душераздирающие моменты их биографий. В силу трагических обстоятельств отец и дочь в романе, живя всю жизнь вместе, говорят на разных языках, не понимая друг друга. Он нем - она не может выучить его немецкий (немой немец, как буквально). Он же не знает русского, которому она обучилась у заблудшего беспризорника. Она никогда не узнает его - отца - истории. Своей истории. Все - история.
4 главы в разных частях романа посвящены Вождю - Сталину, стало быть. Тому, кто вершил историю. Есть почти сюрреалистичная сцена его партии в бильярд с фюрером. Вершил историю - и сам оказался вписан в странную сказку с карликами, где памятник много сделавшей для немцев в России Екатерине переплавляют на втулки для запрещенных вскоре к производству тракторов "Карлик". Это Екатерина говорила о немцах: "Дети мои". Это и главный герой немец Бах говорит о дочке и киргизском беспризорнике, которого приютил. Да тут и Сталин - отец народов.
Отцы и дети - разные страницы этой истории, которые никогда не склеются. Всегда будут говорить на разных языках.
А все судьбы канут - не в лету - в Волгу.
Все пройдет навсегда.
Отдельный эстетический восторг - от языка. Даже представить не могу, где Гузель достает все эти подробности и детали быта (тут, понятное дело, многомесячные исследования), из какого космоса берет эпитеты, откуда черпает такой спокойный поток слов, который создает картинку четко, ясно, со всеми нюансами, и течет, течет, как река, как Волга. А сколько аллюзий можно найти в тексте, ух. От сказок Гофмана до прозы шестидесятников. От немецких легенд и библейских сказаний до Чехова или - внезапно - Пелевина. Один поток, вбирающий все. Так что, кто ценит интертекстуальность - получит дополнительное удовольствие. Вкусное.
Такие вот у меня быстрые, свежие, поэтому слегка сумбурные впечатления.
Кто читал - как вам?