Возле клуба толпилось много народу. Один из приезжих пошёл "вприсядку" и лихо отмахивал круг за кругом. Вокруг него выстроилась толпа, одобрительно гудя. Их деревня была довольно большой, она тянулась от речки до усадьбы Никитиных (самой зажиточной семьи в их деревне) и жизнь тут кипела вовсю.
Маринка ещё издали заметила того, ради кого пришла. Алексей был на голову выше остальных, да и в другом перегонял многих. Из грамотных он тут был один на всю деревню и вполне понятно, что в свои двадцать лет вызывал уважение у старых и малых.
Когда он был ребёнком, его родной дядя, Александр Юрьевич, сломавший ногу, вернулся в отчий дом из Москвы, где был много лет на службе у одного барина. Там, у барина, он выучился грамоте и теперь, вернувшись и чувствуя себя обузой, решил во что бы то ни стало поделиться тем, чем обладал сам. Три старших брата Алексея и две сестры работали в поле без продыху, а он, восьмилетка, кис дома над бумажными листами, которые дядя привёз с собой в числе своего небогатого багажа, и старательно выписывал буквы для племянника. Всё лето Лёнька, как называл его Александр Юрьевич, провёл, выводя ненавистные каракули. Дядя умер неожиданно, в начале зимы, от осложнившейся простуды.
Только повзрослев Алексей смог оценить то, что передал ему его учитель. У многих стариков дети жили в городах и писали им редкие письма. От почтовой кибитки счастливцы с конвертами шли прямиком к нему и Алексей, чувствуя всю важность своего участия, читал по слогам заветные строчки, без зазрения совести заменяя непонятные слова на те, которые казались ему подходяшшими.
Маринке нравилось в нём всё: белокурые волосы и голубые, как у неё, глаза, его смех и шутки. Нравилось, что все его слушают и спрашивают совета. Да что нравилось... Она любила его. Вот уже три года с того момента, как на покосе, они рядом сгребали сено и он посмотрел на неё - ласково так, и сказал, чтоб она аккуратней, вилами размахивать не стоит. И показал, как надо. А она стояла и смотрела на него во все глаза...
Гул голосов нарастал по мере её приближения к толпе. Рождественские гуляния всегда отличались особым размахом. Здесь каждый стремился показать себя.
- Эй, Марина! - услышала она из толпы. К ней уже спешил Колька-Каланча. Так его прозвали за большой рост и худющее при этом тело. Он работал в подмастерьях у кузнеца Ивана Игнатьича, уважаемого в их деревне человека. Несуразный, смешной, Каланча таскался за ней и находил всюду. Стоило ей появиться на людях, как он незамедлительно появлялся откуда-нибудь и старательно заводил разговор о том, что происходит в их деревне, вскользь освещая и свою жизнь. Спрашивал Маринку, не находившую слов, чтоб отвертеться от его назойливого внимания, как ей живётся и не мёрзнут ли ноги в заплатанных валенках... Она раздражённо и резко отвечала ему, а он пускался тогда в пространные разговоры о том, как он года через два начнёт строить свой дом, какие у его дома окошки будут и крыша двускатная. Колькин отец был деревенским старостой. Славился в деревне своей честностью и простотой в обращении с любым и каждым. Рос Колька без матери и это, как видно, побуждало его находить нечто общее в их с Маринкой судьбах.
- Руки-то замёрзли совсем - трещал Колька, заметив, как она быстренько спрятала и правда закоченевшие пальцы в рукава полушубка. - Вот, одень, - продолжал он, протягивая свои рукавицы на овечьей шерсти.
- Не надо, Коля, не холодно мне, - жалобно прохныкала Маринка, ища глазами Алексея. Тратить время на пустую болтовню ей совсем не хотелось. Надо поскорее отыскать Тамару. Её подруга приходилась Алексею троюродной сестрой и её силами Марине уже удавалось пару раз побыть в кругу, где её любимый был главным заводилой.
- Пойдём, я домой тебя провожу. Делать тут сегодня нечего, шум один и возня.
- Не пойду. Оставь меня, Коля, - она решительно отошла в сторону, - Мне Тамару надо найти.
- Он не будет тебя любить, а я буду. Заботиться буду о тебе. Никому в обиду не дам и сам не обижу.
Маринка презрительно хмыкнув, отправилась на поиски подруги. Ишь, придумал чего. Каланча. Да на него ветер дунь - улетит. Так бабушка говорила. Прибавляла, правда, что сила у него "не в телесах кроется, а в сердце разумном". Вникать в суть этого бабкиного определения у Маринки желания не возникало никогда, а потому она и сейчас забыла о Коле, как только увидела знакомый красный полушубок. Тамара стояла с четырьмя девицами. Двое были из их деревни, а ещё двое - приезжих. Гостили у тёти Фисы-гусятницы с дальней улицы. Все пятеро о чём-то дружно болтали и смеялись взахлёб.
- Том, - дёрнула Маринка подругу за рукав.
- А, Марина! А мы тут как раз выбираем с девчонками, кто подойдёт к Лёшке - на спор. Эти, вон, боятся, - она показала на хихикающих Настю и Катерину, гостивших в их деревне. - Кто подойдёт и уведёт его от товарищей вооон к той берёзе, той серьги свои подарю. Папаша вчера из Москвы привёз, - и снова грянул смех Томкиных собеседниц. - А может ты? Или боишься?
- А чего мне бояться? - процедила Маринка, стараясь унять трясущиеся колени, - и пойду.
С этими словами она развернулась и пошла. " Вот дура!" - мысленно обругала она себя. Колени подгибались, а ладони вспотели так, будто на улице не мороз был вовсе. Но отступать было некуда.
Он стоял к ней спиной, куря папиросу и разговаривая с приятелями.
- У меня руки замёрзли, Лёша. Погрей? - она смотрела, как он медленно недоумённо оборачивается, чтобы понять, кто там требует его внимания. Как с любопытством оглядываются его друзья. Ей хотелось одного сейчас - провалиться сквозь землю или оказаться где-нибудь далеко-далеко. Но отступать было некуда и потому Маринка подняла свои голубые глаза к тому, кого боготворила и замерла в неловком молчании.
Продолжение здесь
Первая глава здесь
Любовь Милютина