О том, как я читала "Лживую жизнь взрослых" Элены Ферранте.
“Лживая жизнь взрослых” - вещь тонкая, завораживающая, но с подвохом. Как, впрочем, и сама ложь. Стоит только впустить ложь в свою жизнь, избавиться от неё уже невозможно. А сталкиваемся мы с настоящей ложью, когда взрослеем.
Из всех произведений Ферранте я до сих пор прочитала только четыре романа “Неаполитанского квартета”. По сравнению с квартетом, новый роман мне показался более завершённым, если можно так выразится.
Объяснюсь. Я всегда считала, в чем согласна с Кундерой, что работа писателя состоит в том, чтобы описывать жизнь. Каждое литературное произведение по-своему раскрывает некий аспект нашего существования, какой-то случай, ситуацию, которые учат нас чему-то в этой жизни. Так вот, в четырех романах о Элене Греко и Лиле Черулло есть очень много жизни, есть история целой жизни, даже двух жизней, если быть точной, которые множественными точками, как в картине дивизионистов, переплетаются с судьбой Италии, начиная с пятидесятых годов прошлого века до рубежа нового. И можно многому научиться, прочитав сие произведение, можно прийти к не одной морали. Но именно потому, что в книге много всего изложено и переплетено, читатель должен сам выбирать, что он вынесет из прочтенного. Что мы выносим из “Войны и мира” — кучу всего. “Неаполитанский квартет”, не побоюсь этого сопоставления, это “Война и мир” по-итальянски.
В то время как во “Лживой жизни взрослых” автор сама делает этот выбор, и с хирургической точностью препарирует "тело" повествования таким образом, чтобы сконцентрировать наше внимание на том, что она хочет, чтобы мы видели: ложь. Разные подвиды лжи. Ложь, которую взрослые рассказывают детям, для того, чтобы “защитить” их. Ложь, которую они рассказываю друг другу, для того, чтобы скрыть от мира некую часть самих себя. Ложь, которую взрослые рассказывают сами себе.
Конечно, подростковый возраст - это очень деликатный период. Будучи взрослым человеком, я прошла через него, и я видела многих подростков, повзрослевших со мной и после меня, но мне ни разу не пришло в голову, что крест, который возлагается на плечи подростков, имеет отношение ко лжи. За одно только это, мудрая Ферранте достойна восхищения, а также за мужество, с которым она берется за эту тему.
Выбор исходной ситуации оказывается невероятно выгодным. Единственная дочь, семья преподавателей, новая неаполитанская интеллигенция, период экономического процветания второй половины прошлого столетия. У отца на счету порванная, но не забытая кровная связь с бедными окраинами Неаполя. Вполне себе плодородный субстрат для лжи. Любое из возможных противоречий, с которыми Джованна сталкивается во время своего взросления, не замедляет показать ей свои хорошую и плохую стороны. И каждый раз именно она должна выбирать, решать, становиться ли ей на сторону добра или зла. Как же она с этим справляется? Она начинает врать.
“По-настоящему имела значение только способность влюблять в себя, она затмевала собой и некрасивость, и плохой характер, и глупость.”
Но проблема не в этом. Ну то есть, Джованна не считает это проблемой. Она вполне спокойно и естественно констатирует, что врёт родителям, учителям, подругам, врёт тем, кого ненавидит, и врёт тем, кто ей нравится, врёт, в общем, всем. Потому что быть взрослым — это значит врать.
Проблема девочки состоит в том, что она не может принять ложь других. Потому что она привыкла, что мир состоит из правды. Её правды были выстроены из слов её родителей, которые рассказывали ей о том, что происходит вокруг. А с того момента, когда она подслушала, нечаянно, как её отец сказал её маме, что она, Джованна, - страшная, после многих лет, в течение которых “я верила, что я - красивая, и считала, благодаря моему отцу, что останусь такой навсегда”, она неизбежно засомневалась в том, что ей говорили взрослые. К тому же, взрослые, как вскоре обнаруживает Джованна, постоянно сами себя опровергают. Только из этого одного уже следует, что все то, что они говорят, не может быть правдой. Но хоть когда-нибудь, они говорят правду?
“Папа, ты - лжец, но особо опасным лжецом делает тебя именно твоя способность казаться милым и симпатичным, когда ты того захочешь.”
Не знаю, многие ли подростки реагируют так же, как и она, но только Джованна начинает отрицать все те аксиомы, которые её родители выдавали ей за чистую монету. Она устраивает разного рода провокации, а потом смотрит, чем всё это закончится. До тех пор, пока, в результате непредвиденной игры взаимно отражающихся зеркал, о которой бедный ребенок даже не подозревал, пока всё затевал, её мама узнаёт, что отец изменял ей чуть ли не всю жизнь. Следует развод родителей. Один из тех случаев, когда правда причиняет боль.
“Ты не выбираешь, ты просто видишь, что, не творя зла, не можешь достичь того, что делает тебя счастливым, и творишь зло, просто потому, что по-другому не можешь.”
После развода Джованна остается с мамой, пострадавшей от правды, или же это прошлая ложь натворила все нынешние беды? Ничего понять не получается, и поэтому девочка отворачивается ото всех определительных интерпретаций, которые ей внушали раньше, и прячется в книгах. Еще она влюбляется, платонической любовью, в молодого интеллектуала, абсолютно недосягаемого, но, невероятно, именно у нее получается наладить диалог со всеми превозносимым молодым человеком, и пронести эту диалектическую связь через всю книгу.
Роберто начинает говорить с ней о Боге, с ней, выросшей в семье атеистов, хоть и толерантных. И Джованна дает шанс религии. Она читает Евангелие, которое папа с готовностью ей покупает, потому что для него это прежде всего книги, а книги - это прежде всего освобождение, возможность “возвысится” и, значит, удалится от бытовухи земного существования.
Страницы, которые Ферранте посвящает Евангелию, прекрасны. В них выражено все недоумение и обида человека по отношению к Богу, высказанные со той искренность и злобой, на которою только подростки способны.
“Я ненавидела этого Отца, создавшего таких хрупких, ранимых, столько страдающих, так быстро стареющих существ. Я ненавидела его за то, что он откуда-то там смотрел, как мы, мелкие марионетки боролись с голодом, с жаждой, с болезнями…”
Не найдя ответов на свои вопросы и в Евангелие, она снова без обиняков возвращается с ними к Роберто, и он без тени иронии, без высокомерия пытается объяснить ей, что Бог не лыком шит.
“Поэзия сотворена из слов, также, как и наша с тобой болтовня. Но если поэт возьмет наши банальные слова и освободит их от болтовни, то тогда они, преломив свою банальность, проявятся новым неожиданным светом. Бог проявляется точно также.”
Хорошо Роберто рассуждать. Он же потом уедет на север Италии, куда-то высоко, в далекий Милан, где окруженный некими сказочными облаками будет общаться с профессорами и студентками, рассуждать, беседовать, писать статьи. В то время, как Джованна должна будет укрощать легко расстегивающиеся ширинки своих воздыхателей, лавировать между завистью и ревностью своих подружек, которые все тем не менее всё же нуждаются в ней.
“Я шла медленно, добралась до дома. И это выражение - выйти из себя - не шло у меня из головы. Все вроде в полном порядке, добрый день, до скорого, садитесь, что вы будете, можно сделать чуть чуть потише, спасибо, пожалуйста. А потом, вдруг, черная пелена падает перед глазами. Наступает неожиданная слепота, сохранять приличия больше не получается, вслепую начинаешь наталкиваться на препятствия. Это случалось только с некоторыми, или же со всеми, что дойдя до какого-то определенного уровня, люди выходят из себя? И когда люди были настоящими? Когда держали себя в руках, или же когда сильные и густые чувства — любовь, ненависть — заставляли их выходить из себя?”
Не единожды удивлялась я тому, как получалось у Ферранте оставаться выдержанной элегантной синьорой с изысканными манерами, каких уже не встретишь в наши дни, и в то же время быть очень актуальной, но, главное, искренней. Как выразился её Роберто, она берет простые, банальные слова и слагает их таким образом, что получается жемчужина, со множеством ярких, магических, удивительных оттенков.
“Тем утром вдруг мне в голову пришла невыносимая и в то же время смешная мысль: ни у меня, ни у Виктории, ни у моего отца не получалось по-настоящему отречься от наших общих корней, и в конечном итоге, в зависимости от обстоятельств, мы или любили, или ненавидели самих же себя, каждый раз.”
Обращая свой взгляд все чаще на саму себя, или же замечая со смесью любопытства и восхищения умение других быть искренними особенно с самими собой, она видит, что нечто примитивное, биологическое, неуловимое заложено в самой природе лжи.
“Я все еще не могу понять, как наш мозг вырабатывает стратегии и воплощает их, сам себе в этом не признаваясь. Сказать, что речь идет о неосознанных поступках, мне кажется, грешит неточностью и даже двуличием. Я прекрасно знала, что тут же хотела вернуться в Милан, я ощущала это каждой клеткой своего тела, но я не сознавалась себе в этом. И так никогда и не признавшись даже самой себе в цели той моей утомительной поездки, я придумала, что она была нужной, срочной, я придумала кучу благородных позывов, оправдывающих моё отправление через неполный час после прибытия.”
Ну да, я отдаю себе отчет, что я почти уже на грани спойлера, но это только на первый, вполне поверхностный взгляд вам может показаться, что о последней книге Ферранте я рассказала вам всё.
Самые красивые фразы я не выложила в цитаты. Как не выдала и самые волшебные из прозрений.
А может, это тоже ложь. В конце концов, с точки зрения отдельно взятого индивида, абсолютно всё может быть и ложью, и правдой. Разница между ними — наша вера. Только и всего.
Книги Марии Дубровиной на сайте Литрес.
