Крушинский оперся локтями о край стола, переплёл пальцы и опустил лоб на замок из рук. На несколько минут за столом воцарилось полное молчание. Профессор обдумывал только что услышанное и сдерживал поток вопросов, опасаясь сбить собеседника с мысли. Вдруг Феликс отнял лицо от рук, глаза его горели:
- Я уже закончил технический Университет, получил диплом инженера, основал своё дело, был влюблён и безмерно счастлив. Мою первую и единственную любовь звали Лизой. Она одна знала о моей тайне.
Лицо Крушинского скривилось, как от сильной боли, он стиснул зубы и помолчал, чтобы взять себя в руки. Когда Феликс снова заговорил, его голос был ровным, как прежде.
- Знаете, Лиза была божественно красива. Мне до сих пор снятся её огромные глаза орехового цвета, снится земляничный запах её красивых чёрных волос…Никогда, ни до, ни после не встречалось мне столь дивное сочетание ума, доброты и красоты. Никогда. Лиза любила меня всем сердцем, а я погубил её.
Феликс сделал глоток воды, помолчал.
- Лиза руководила моим первым филиалом Центра Инновационных Технологий «Spectrum» в Санкт-Петербурге. То лето, когда мы познакомились, стало счастливейшим в жизни. Она пришла на собеседование в воздушном голубом платье. Словно само небо спустилось на Землю. Невозможно было оторвать глаз от её лица. Оно светилось каким-то особенным светом. Я тогда сразу понял, что ждал именно эту женщину всю жизнь. Разумеется, Лиза была сразу принята на работу. Однако чувствовалась в ней какая-то безмятежная отстранённость, которая делала девушку недосягаемой – я никак не решался заговорить с ней на посторонние темы, а уж тем более, пригласить на свидание. Рядом с ней робел, представляете? Сам себе удивлялся.
У Лизы была забавная привычка: когда она погружалась в работу, то положив ногу на ногу, позволяла туфельке соскользнуть на носок и покачивала туфлёй на кончиках пальцев. И вот однажды, когда я под каким-то предлогом в очередной раз зашёл к ней в кабинет, напустив на себя важный вид, она сидела именно так, вполоборота к двери. Только я не сразу это разглядел, потому что вошёл в кабинет, держа в руках бумаги и не отрывая от них взгляда. Дело в том, что каждый раз, стоило мне посмотреть в эти чудесные глаза, как мысли путались, я совершенно терялся. Такое уже случалось неоднократно. Вдруг садился голос, приходилось откашливаться и, сипло извинившись, удалиться.
У нас тогда шла подготовка к очередной аудиторской проверке, работы было много. Впрочем, как всегда. Работали допоздна. И вот я вошёл, не глядя на неё, и начал, пролистывая отчёт, объяснять, что необходимо подправить. Не получив ответа, я поднял взгляд и только тогда увидел, что Лиза сидела в наушниках, вполоборота к двери, напряжённо вглядываясь в экран компьютера и даже не замечая присутствия постороннего в кабинете. Она не слышала ни единого слова из всего сказанного! Чтобы привлечь внимание, я (вот дурак!) громко рявкнул:
- Лиза, вы слышите меня?
Девушка вздрогнула от неожиданности, испуганно оглянулась, увидела меня, глаза её, и без того огромные, расширились, и она вскочила, намереваясь встать. Но болтавшаяся на большом пальце правой ноги туфля соскочила на пол, нога скользнула по каблуку и неловко подвернулась. Лиза упала рядом с отъехавшим назад креслом.
- Чёрт! - воскликнул я и бросился на помощь. Споткнулся о компьютерный провод, вилка выдернулась из розетки. Еле удержался на ногах. Экран компьютера погас. Лиза вынырнула из-под стола с выражением непередаваемого ужаса и, увидев чёрный монитор простонала:
- О, неееееет!
- Лиза, простите, ради Бога, я не хотел!
Быстренько воткнул вилку снова в розетку, но было поздно. Мысленно я уже проклинал себя, что промедлил с закупкой панелей для проводов - они валялись где попало по всем кабинетам и сотрудники постоянно о них спотыкались.
– Вы не успели сохранить данные?
Лиза повернулась ко мне – щёки пылали от возмущения, ноздри вздрагивали, в глазах сверкали молнии. Всё стало понятно.
- Вы что, не в своём уме? Там несколько часов работы, все расчёты, и я не помню, когда сохраняла файл в последний раз! Блин, всё пропало! – Девушка чуть не плакала от обиды.
А я, глупый, вместо того, чтобы утешить бедняжку, только и нашёлся пробормотать:
- Вообще-то данные надо как можно чаще сохранять. И делать резервную копию.
- Ну, вот сами и сохраняйте! – Она бросила на меня гневный взгляд, подтащила к столу отъехавшее кресло и приподнялась, чтобы сесть, но сморщилась от боли в подвёрнутой ноге.
- Лиза, ну простите меня, пожалуйста! Я же не специально. Просто увидел, что вы упали, и хотел помочь подняться.
- Не надо было пугать, тогда никто бы не упал! Вы всегда так орёте на подчинённых?
- Нет, нет, что вы! Просто… Хотя, впрочем, не важно. – Пререкаться не было ни сил, ни желания. – Давайте ногу посмотрю.
- Вы с ума сошли? Ещё чего не хватало! – фыркнула красавица, при этом чрезвычайно мило покраснела. – Всё нормально, вывиха нет. – Добавила она, приподнявшись и пробуя встать.
- Ходить можете?
- Могу. Только вот теперь благодаря вам мне теперь долго отсюда не уйти! Завтра отчёт сдавать, надо заново все данные в таблицу заводить! – Лиза с досадой махнула рукой, в глазах блеснули слёзы.
- Знаете что, давайте я вам помогу!
Лиза хмыкнула, однако подумала мгновение и кивнула:
- Будете вводить данные, сохранять и делать резервные копии.
– По рукам.
До десяти вечера пришлось просидеть за треклятыми таблицами. Наконец, всё было сделано. Устали дико. Набравшись смелости, я пригласил Лизу поужинать со мной в качестве извинения за ужасную оплошность. Извинения были приняты. Мы провели чудесный вечер вместе, затем ещё один, а потом утратили счёт времени. Вечера стали затягиваться до утра. Как прекрасно было засыпать и просыпаться вместе, идти на работу, пить утренний кофе и смеяться, любуясь высоким летним небом! Невозможно было скрыть эти счастливые улыбки и влюблённые взгляды, и все вокруг уже знали про нас, а мы просто не мыслили жизни друг без друга.
Час без любимой казался нестерпимо долгой вечностью. Ночь с ней пролетала, как миг. Мало кому, думаю, выпадает такое безмерное счастье. Мы идеально подходили друг другу, оставалось лишь благодарить небеса за такое чудо. Отправляясь в командировку, я всегда брал Лизу с собой: даже один день в разлуке становился пыткой.
Как сейчас помню наше путешествие в Италию. Смеясь и обнимаясь, мы гуляли по узким улочкам Рима, кормили голубей на Пьяцца дель Пополо, фотографировались у Фонтана ди Треви, ели пиццу в Неаполе, наслаждались покоем и уединением в садах Лигурии, растворялись в прозрачной безмятежности Адриатики. Она, такая худенькая и гибкая, всё убегала первая в море, ныряла в волны, и когда я догонял её, хохочущую, как ребёнок, то прижимал крепко к себе и целовал солёные губы. До сих пор помню вкус соли на губах, он казался мне божественным.
Как нравилось мне перебирать её длинные волосы… Они пахли земляникой и солнцем… струились чёрным золотом по гладким плечам, шёлком касались рук по ночам. Вот ради чего стоило жить! Ради любви рождается и живёт человек на этой Земле, тогда нам открылась эта истина. Впереди была вечность, и эту вечность я собирался провести рядом с любимой женщиной. Разве хоть на миг возникала мысль о том, что может быть иначе?
Голос Феликса дрогнул, и он снова помолчал, стараясь взять себя в руки. Отпил воды из высокого хрустального бокала, и продолжил:
- Спустя год мне пришлось отправиться в Берлин на подписание крупного контракта с немецкой фирмой, производящей телекоммуникационное оборудование. Лиза не смогла поехать: её матери была сделана операция, больной требовался уход.
Поэтому в Германию я оправился один. После завершения успешных переговоров состоялся деловой ужин, а затем партнёры пригласили отдохнуть в казино. В казино мне доводилось бывать и раньше, но по-крупному никогда не играл, довольствовался малым. А тут не знаю, что на меня нашло. То ли подействовал алкоголь, выпитый в ресторане, то ли вскружили голову блестящие перспективы развития бизнеса, а может, сама атмосфера игорного зала, наполненная блеском бриллиантов, запахом денег, дорогих духов и азарта так одурманила, но я поставил очень крупную сумму на зеро. Вы бы видели снисходительное пренебрежение, отразившееся при этом на холёных лицах немецких миллионеров, завсегдатаев подобных заведений. Они посмеивались над наивным русским дилетантом. А меня буквально распирало от сладкого чувства тайного превосходства над всем этими сливками общества, баловнями судьбы, сильными мира сего, привыкшими подчинять всё и вся своей воле.
Их пухленькие, разодетые в золото и алмазы пальцы, побросали горсти фишек на разноцветные клетки. Затем, подрагивая от волнения, улеглись на зелёное сукно стола. До сих пор помню, как все эти ручки взлетели в воздух в немом изумлении, когда крупье равнодушно объявил: «Зеро». И все взгляды, мгновенно изменив свою тональность, обратились на меня, и тишина взорвалась возгласами восторга и потрясения, посыпались поздравления и рукопожатия. Профессор, тот выигрыш в рулетку был колоссален! Столь же колоссальной была и глупость, толкнувшая вашего собеседника в казино тогда. Только осознать это довелось гораздо позже.
Даже после уплаты всех требуемых налогов, сумма выигрыша, привезённая домой, была крайне внушительной. Бизнес, и без того успешно развивающийся, взлетел на небывалые высоты. И вот с этой головокружительной высоты я рухнул вниз так стремительно, что весь мир разбился вдребезги. Безвозвратно. В день моего возвращения из Берлина, Лиза почувствовала недомогание, обратилась к врачам, ей назначили обследование. Спустя месяц был поставлен смертельный диагноз. Через два месяца, в ноябре, её не стало. За три недели до нашей свадьбы. Два месяца Лиза мужественно боролась с болезнью, не давая раскисать никому. Даже когда её положили в больницу, улыбалась до последнего момента. А потом угасла. Я отошёл купить воды на несколько минут, а когда вернулся, то был уже один на этом свете.
Крушинский замолк, наблюдая за подрагивающим пламенем свечи. Оно отражалось в слезах, которым не суждено было пролиться. Профессор фон Шассен тоже молчал, физически ощущая душевную боль, пережитую этим красивым, сильным человеком.
- Растерзанным в клочья сердцем пришлось заплатить за несколько пачек проклятых банкнот. Жизнь в обмен на безрассудное везение. Слишком дорогая цена, не правда ли? – в треснувшем голосе Феликса послышалась такая горечь, что старику стало его безумно жаль.
- Мои соболезнования, господин Крушинский. Это настоящая трагедия, что тут скажешь…
Помолчали. Крушинскому надо было взять себя в руки, и я не торопил его. Затем Феликс продолжил:
- Да, трагедия. Не помню, как прошли похороны. Всё как в тумане. Помню только ощущение нестерпимого холода. Меня трясло и знобило несколько дней. Или недель. Не помню точно. Я был не в себе, не мог адекватно воспринимать происходящее, поэтому пришлось пожить какое-то время с родителями. Есть не мог, не хотел. Год спустя друзья вызвали на серьёзный разговор. Сказали, что пора взять себя в руки и вернуться в бизнес, иначе «Spectrum» ждёт крах.
Работа стала спасением. «Spectrum» расцветал, а я чувствовал себя дряхлым стариком. Ни капли радости. Внутри – иссушенная горем, безжизненная пустыня. Сколько раз задавался вопросом: к чему теперь это всё? И не находил ответа. Лиза снилась, снилась постоянно. Я плакал во сне, плакал как ребёнок, всё прощения просил, что не смог помочь... не смог уберечь. А она лишь улыбалась, и никогда, ни разу ни в чём не упрекнула. Ни тени укора в её лучистых глазах! Только уходила всё время от меня, ускользала. Я раздирал руки и колени в кровь, пытаясь добраться до неё, удержать. Ноги были будто свинцом налиты, не поднимались, приходилось ползти, цепляясь за траву, выдирая с корнем. Всё звал Лизоньку, умолял вернуться. А она лишь качала головой, улыбалась и уходила. Уходила каждую ночь! Представляете себе такую пытку? Терять любимую женщину каждую проклятую ночь!
Крушинский рванул ворот рубашки, словно ему нечем было дышать, откинулся в кресле. Потом протянул руку, взял бокал с водой, сделал несколько жадных глотков. Аккуратно поставил бокал обратно на стол, шумно выдохнул. Помолчав, продолжил рассказ.