"Поимей ты совесть, у него есть дите уже, дай ты ему хоть вырасти, не лишай отца!", - такую пламенную речь толкнула моя свекровь, когда узнала, что я беременна.
Сказать, что я была раздавлена - ничего не сказать. На тот момент мы с мужем прожили чуть больше года, и, собственно, ребенка планировали, то есть, это не было стечением обстоятельств. Это был обдуманный выбор.
Что касается ребенка, о котором вела речь Елизавета Юрьевна, то за год этого мальчика - сына той самой первой сожительницы - я видела неоднократно. И выступала в роли бесплатной няньки-гувернантки-прачик-поварихи в то время, когда он приходил к папе и бабушке погостить.
Любовь к внуку была (и до сих пор остается) у нее гипертрофированной. О нем можно было говорить только с восхищением, поскольку это был идеальный ребенок - бесконечно красив, по уму самый настоящий вундеркинд, и еще куча всего.
Ни в коем случае нельзя было сделать замечание, когда этот чудо-малыш мог достать из тарелки с супом кусок мяса и закинуть его на шкаф в кухне, похихикивая при этом.
Ни за что нельзя было препятствовать ему или сделать замечание. когда за столом он набрасывался на тарелку с колбасой и сыром и сгребал все ее содержимое в карманы. Честно сказать, когда я первый раз такое увидела, то была просто шокирована - как-будто он этой колбасы несчастной никогда не видел.
Он мог спокойно вытереть руки, испачканные в продуктах собственной жизнедеятельности о занавески, но это тоже было нормально, с ним продолжали носиться, как дурни с писаной торбой, позволяя абсолютно все и провоцируя наглость, которая росла в геометрической прогрессии.
Моя беременность именно поэтому вызвала такой шквал неприязни. В этот день после слов свекрови у меня случилась самая настоящая истерика, и в этот момент муж узнал больше половины из того, что происходило за его спиной весь этот долгий год.
Через неделю мы собрали свои вещи, кое-что из техники, что покупали сами и под истеричные вопли свекрови, которая падала в обморок и грозила покончить с собой, переехали в дом моих родителей.