Это мой очень старый рассказ, так что стилистика повествования сильно отличается оттого, что вы могли читать на моём канале. Но всё-таки мне нравится эта история. Есть что-то в ней...
Я стоял возле кабинета врача в окружение не менее взволнованных пациентов. Только поводы для волнения были разные. Кто-то боялся, что ему пропишут слишком дорогие лекарства, а кто-то просто опасался побочных эффектов. Рядом сидела женщина и писала мужу сообщение: дорогой, я прошла обследование, теперь я здорова! - Я был рад за неё, она могла ничего не бояться, кроме сумасшедших водителей, малолетних преступников и просрочки в супермаркете.
Летнее солнце припекало сквозь окна, и на какое-то время я забывал о том, что стою и просто жду, когда врач меня вызовет или выйдет сам и вынесет вердикт. Из открытой форточки деревянного больничного окна доносилось пение птиц: беззаботная музыка лета, звучание любви и беззаботности. Так звучит детская наивность и улыбка родителей, я это помню ещё из детства. И сейчас, в двадцать три года пение летних птиц у меня ассоциируется именно с детством. Футбол во дворе, робкая влюблённость в девчонку из соседнего подъезда, а потом сон и мысли о ней. В этом пении птиц вся моя жизнь: счастье и мимолётное чувство ностальгии.
Ручка на двери кабинета врача дёрнулась, это кто-то изнутри. Сквозь очки в металлической оправе на меня взглянули серо-голубые глаза мужчины лет тридцати пяти. Сочувствующий взгляд, такой бывает, когда в детстве сообщаешь родителям о проблемах в школе или о том, что встал вопрос о твоём отчислении из института. Я зашёл в кабинет с голубыми стенами и портретом на стене, где врач, который шёл впереди меня к своему столу, стоял на тёмном фоне с какой-то бумажкой. Сертификат доверия какой-то. Я уселся напротив него и молчал. Мне не хотелось начинать самому этот разговор, тогда я бы чувствовал ответственность на себе за услышанное, а мне этого совершенно не хотелось. Доктор пододвинул ко мне бумаги, исписанные чем-то вроде арабской вязи, хотя на самом деле это был обычный врачебный почерк. Немного низковатый с лёгкой хрипотцой голос изменил мою жизнь, хотя я ждал этого изменения:
- У вас в голове опухоль, мы ничем не сможем вам помочь... Увы... Вам осталось месяца три при должном лечении... Я дам вам направления в больницу... - Он не успел договорить, я перебил его:
- А если без лечения, то сколько мне осталось? - Мне было страшно узнать ответ на этот вопрос, но я должен был знать его.
- Неделя, может быть, две... Опухоль прогрессирует с огромной скоростью, сложно что-то говорить о сроках, и всё-таки я настоятельно рекомендую вам лечь в больницу и продлить себе жизнь хотя бы немного...
- Давайте своё направление.
Он протянул мне листок о продлении бесполезного существования. Особо не всматриваясь в бумажку, я сложил её и убрал в задний карман своих джинсов, а потом вышел из кабинета. В коридоре по моему виду все сразу всё поняли, наверняка, они слышали, что он мне сказал. Мне так казалось. Я смотрел на этих людей и завидовал им - большинству из них оставались годы, а то и десятки лет жизни, если только не несчастный случай.
Птицы по-прежнему пели, но уже не так, как раньше. Где-то глубоко внутри мне казалось, что они прощаются со мной, пытаются запомнить меня, запечатлеть образ человека, которого скоро сожрут черви. Правая рука достала листок из заднего кармана джинсов, скомкала, а потом выбросила в урну. Мне не было сложно этого сделать. У меня была неделя, а может быть, две, а возможно и вообще, только пара дней. Никогда не думал, сколько возможностей открывается перед самой смертью, когда она дышит прямо в лицо и затейливо показывает на часы, намекая, что совсем скоро прозвенит сигнал, означающий, что это конец. Это была самая настоящая кульминация жизни, развязка смысла существования файла, записанного в базе данных "реальность" под именем "я".
Я закурил сигарету, и хотел было по привычке пойти в сторону дома, но понял, что у меня слишком мало времени, чтобы сидеть на диване, смотреть телевизор или тратить драгоценные часы на интернет. Я просто пошёл по улице, которую знал с детства, но не знал, куда я иду.
Теперь точно не было смысла бросать курить - рак лёгких не успел бы развиться, его коллега - рак мозга сделал эту работу за него. Думать о том, что меня уволят с работы? Мне стало плевать на работу, она уже ничего не значила. Только в эти мгновения я стал осознавать всю значимость тех мелочей, которые всегда игнорировал. Пришло осознание, что из мелочей состоит абсолютно всё, весь мир, каждая судьба и чьё-то рождение. Мне вспомнилась девушка, которая когда-то мне сильно нравилась, я с ней часто гулял, в основном по своей инициативе и очень хотел признаться ей в своих чувствах, но никогда не решался. Я хотел взять её за руку, но считал, что это слишком резко. Максимум, на что меня хватало, это на какую-нибудь шоколадку. Не более. С тех пор многое изменилось, у неё появился парень и у них всё хорошо. Если я ей всё скажу, я нарушу гармонию, устоявшуюся идиллию её отношений. Нет, этого делать нельзя. От осознания того, что я всё упустил, что у меня могло бы быть с ней, мне становилось хуже, чем от осознания скорой кончины. Лучше я эту неделю буду пить, чем лежать бездвижно под лекарствами. Если бы я тогда, ещё давно признался бы ей в своих чувствах, возможно, сейчас у меня не было бы рака. Я был бы счастлив, у меня не было бы не единого повода нервничать и убивать себя, как я это делал. Я её упустил и был уверен, что рано или поздно встречу похожую на неё, настоящую. Это было самым большим заблуждением в моей жизни.
Чувство одиночества прессом давило на меня и я не мог никуда от него деться. Алкоголь только усугублял моё состояние, и я ударился в более серьёзные эксперименты с сознанием. Мета-амфетамины, барбитураты, лсд и похожие кислоты, синтетические курительные смеси, соли, травка... Это помогало, временами мне казалось, что моё сознание действительно расширяется, и я покидаю своё тело.
Может быть, я действительно его однажды покинул и в моё отсутствие в него прокрался рак. На самом деле все эти вещества давали что-то похожее на супер-сознание. Временами я мог прочитать надпись на стене дома, в котором нахожусь. Я никак не мог её увидеть из окна, но мог вылететь из окна и прочитать, что там написано. Мне так казалось. Я не помнил, что там было написано, но в мозгу была чётко отпечатанная картинка, и в экстремальных условиях он её воскрешал, создавая иллюзию расширения сознания. Наркотики помогали, но как только их действие заканчивалось, возвращалось чувство одиночества. Друзья пытались мне помочь выбраться из этого состояния, но у них не получалось. Суть моей боли была не в том, что чувства могут быть не взаимны, а в том, что я никогда не решился бы и шаг сделать в её сторону. Именно от осознания собственного бессилия я уходил в другие измерения, создаваемые моим мозгом под действием наркотиков. Было столько не сделано, что сейчас, уже одной ногой в могиле нагонять что-то было просто бесполезно. Это было бы и в прямом и переносном смысле предсмертной конвульсией.
Я понимал, что мои годы в институте не дали мне абсолютно ничего, кроме должности менеджера по продажам никому не нужной продукции. Я учился, ограничивал себя во всём, чтобы только получить книжечку в пару страниц с красной обложкой. Я получил её и, как мне казалось, жизнь удалась. Нет. Потом началась работа, которая также избавляла меня от всякой возможности жить по настоящему, так, как я всегда хотел. Смыслом жизни стало заплатить за квартиру, пару кредитов и не умереть с голода. Этого вполне было достаточно, а сейчас это ничего не значит. Банки могут мне хоть каждые пять минут звонить - я выброшу телефон. Всё равно кроме банков и начальника мне никто не позвонит. Родители умерли два года назад, порадовавшись, что их единственный сын сделал себе карьеру офисного млекопитающего с зарплатой в сорок тысяч.
Сейчас, когда смерть ежесекундно напоминает мне о том, что моё время строго ограничено, да и силы, честно говоря, тоже, я осознаю, что я попаду в ад не за то, что сделал, а за то, что я не сделал. Не признался в любви девушке, которую любил, редко обнимал родителей и не говорил им, как они мне дороги, прожигал своё время бесполезными лекциями в институте, вместо того, чтобы исполнить свою мечту: стать музыкантом. А я бы мог, если бы постарался и делал только то, что я люблю. Я бы смог. Я бы играл сначала в простой группе, потом купил бы себе хорошую гитару, учился бы у частных преподавателей и зачесался бы в какой-нибудь уже сложившейся известный коллектив, когда туда понадобился бы гитарист. Только сейчас, стоя одной ногой в могиле, от которой уже веет адским пеклом, я понимаю, что я попаду в ад за то, что я не сделал, а всё было так просто, но я зачем-то всё усложнял.
Мне остаётся жить около пятнадцати минут, несмотря на то, что кончина неминуема, я не хочу отдавать смерти, опухоли в голове такую честь, как забрать меня в мир иной. Это будет моим решением, я должен сам контролировать свою жизнь хотя бы сейчас, избавившись от страха. Так жаль, что я избавился от этих глупых страхов только в тот момент, когда через час я точно не буду среди живых. Если бы я избавился от них ещё при жизни, то возможно и опухоли бы не было. Страхи и сомнения разъели меня изнутри, образовав рак.
Хлор и аммиак всегда хранились у меня дома, и я смешиваю их в небольшой баночке на пол литра. Смешиваю пополам и заглядываю в глаза той женщине в чёрном, которая стоит передо мной. Интернет врёт, у неё нет косы, просто чёрный балахон и печальный взгляд. Я вижу, что даже смерти жаль меня, но она не может иначе, это не её воля, но честь самой выбрать мой час я ей не отдам. Это будет мое, и только моё решение. Сейчас, когда я дописываю всё то, что останется после меня кроме однокомнатной квартиры и ноутбука, я собираюсь духом, чтобы отправится в своё последнее путешествие. Испарения хлора и аммиака подействуют как отвратительно пахнущее снотворное, выписав мне билет в один конец.