Наутро, чуть свет, Никита был уж на княжом дворе, топтался перед воротами. Вот, дурень, даже не узнал, когда приходить! Сторожа, поглядывая на парня, нерешительно перетаптывающегося пред тыном, посмеивались. Набравшись смелости, Никита подошел к воротам:
- А мне ба Пантелея,- стараясь придать голосу грубости, сказал он.
- Кому Пантелей, а кому и Пантелей Иванов, - смурно откликнулся сторож.- Почто он тебе?
- Я к нему князем приставлен, - скоро ответил Никита.
Сторож оглядел парня с головы до ног.
- Эт ты-то?- усмехнулся он.- Иди ко ты отседова от греха подальше, сопляк.
- Твое дело доложить, - упрямо приосанился Никита.- Сказано тебе, князь приказал.
- Ах ты, бесов сын, вот я тя щас, - с этими словами сторож поднял рогатину[1].- Ступай, говорят тебе.
- Что тут за шум?- послышался из-за ворот сонный голос.
- Да вот, Пантелей, щеня ломится к тебе, сказывает, князь его к тебе придал.
- Пусти!
- Иди, - сторож отворил калитку.
Никита вошел во двор, смахнул шапку с головы, поклонился:
- Здравия тебе, Пантелей Иваныч!
- Ступай за мной!- буркнул он, не глядя на Никитку.- Вот ведра, в ту кадку воды наноси. Вон, видал дрова? В подклеть сносишь. Коней напои и почисть, у конюшего спросишь. Посля меня сыщешь.
- Я не в холопы нанялся, Пантелей Иваныч, я кметь[2] княжой, - опешил Никита, и тут же получил по затылку.
- Ты поговори мне!- так же спокойно зевнул Пантелей.- Сказано- делай. Кметь! Ишь, кметь...
Качая головой, он ушел в гридню, больше не обращая на Никиту внимания.
Что делать, засуча рукава, Никита, ругая Пантелея, принялся за работу, натаскал воды в кадку от колодца, перетаскал дрова в подклеть под трапезной. Покуда работал, уж солнце высоко стало. Пантелей нашел Никиту на конюшне, когда он гребнем чесал хвост коню.
"За мною ступай!"- приказал он.
Никита убрал гребень, сложил в кучу скребки и щетки, закрыл конюшню и догнал Пантелея уже у ворот.
- Куда мы, Пантелей Иваныч?- почтительно пристроившись сзади, спросил Никитка.
- Увидишь, - буркнул тот себе под нос.
Пройдя посад, Пантелей поворотил в кузнецкую слободу, Никита старался поспеть следом, потому как, несмотря на малый рост, Пантелей шагал так споро, что Никитке временами приходилось переходить на бег. Пройдя слободу сквозь, Пантелей остановился у крайней кузни, что притулилась у оврага.
- Матвей Жирославич, бог в помощь!- крикнул он.
В кузне смолк звон молотов, из двери вышел кузнец, отирая ветошью руки.
- И тебе не хворать, Пантелей, - отозвался кузнец.- Чего надобно?
- Да эвон, дружинник новый. Возьми, за ради бога, к себе в подмастерье, пускай железа потаскает да молотом помашет. Корм мой, знамо. Возьми, а?
- Да на кой он мне, Пантелей, есть у меня паробок,- развел кузнец руками.
- Возьми, Матвей Жирославич, сделай милость, - упрашивал Пантелей.- Пускай мясом обрастет. Через месяц-другой заберу его. Не откажи. Меж тем мерку с него снимешь на рубаху да шелом, оружье подберешь. Не откажи уж, а?
- Вот еще морока... Эй, ты, подь сюды. Кто таков?- обратился он к Никитке.
- Никитка Матюшин, - поклонился Никита, выступая из-за Пантелеевой спины.
- Подь, подь, глазами я слаб. А-а-а, помню тебя. Василь, выдь на двор!- крикнул он в кузню.
На его зов из двери вышел детина с курчавой короткой русой бородкой, волосы на лбу повязаны веревьем, крутые плечи под лямкой передника были испачканы сажей и лоснились от пота.
– Узнаешь?
Парень пригляделся внимательней.
- Не, не узнаю, - отозвался он густо.
- Сокола не помнишь свово?
Пантелей крутил головой, не понимая, о чем речь.
- А-а-а, помню, как жа! Ну, купец, здорово живешь,- широко улыбнулся он, отставляя в сторону молот.- Драться будешь?
- Прошлое,- буркнул Никита.
- Верно! Василь я. Да ты не бычься, помню я свой долг.
- Ну, вот и ладно. Так берешь мальца?- обрадовался Пантелей.
- Возьму, что ж с тобой делать. Чай, не чужие, - ответил кузнец.- Ну, чур, не забижаться. Сварлив я стал. Зашибу- уж не взыщи.
- Ты все ж поосторожней, - шепнул Пантелей, а громко сказал: - да за дело не жаль. Ну, до свиданьица, Матвей Жирославич.
- Скатертью дорога!
…И мало ж чем отличалась жизнь в следующий месяц Никитина от той, какою он жил у отца с матерью. Разве что спину за день так наламывал, что встать утром не мог. И как у старика только сил хватало: Никита работал только с рассвета до вечера, а кузнецы, его выгнав, стучали своими молотами и ночами, иногда и до зари. Никите отвели сарайчик для ночлега, в дождливые ночи одно спасение- зарыться от капающей с худой крыши воды в сено. Поручений было много: дрова колоть, уголь жечь, болванки железные расковывать начерно, проволоку тянуть сквозь плашку с дырками вместе с Василем. Василь, к слову, оказался парень неплохой, веселый. Палаша, та, что ране Никите глянулась, уж женою его стала, брюхата была. Как-то, отдыхая в праздник у кузни, Василь рассказал, как сватался.
- Сговорились мы, значит, с Палашей, больно на сердце мы друг дружке легли, да и порешили благословенья у деда ее просить. Сватов не засылали- мамка с батькой в мор преставились, а дружек не было у меня. Пришли к деду, а у меня будто язык к глотке прирос. Дед, видно, уж догадался, покой пришли, но виду не кажет, сидит под образами, лучину строгает. Ну, так-сяк, не могу сказывать. Палаша поглядела-поглядела, взяла за руку меня, стала на колени: «Благослави,- говорит,- дедушка, на жизнь долгую. Не могу жить без него». А я стою, в пол гляжу. Как понес нас дед! Чего, говорит, снюхались, паскудники? Не дам благословенья, хучь убей, не дам. Мала еще, да и не для такого вахлака растил-лелеял. А Палашка возьми и скажи: «Поздно, тятенька. Не опозорь, жить тады не смогу!» Дед ажно языка лишился. Вот оно кааак, говорит! Ах, лахудра подзаборная! Да как глаза-то твои бесстыжие на меня глядели-то! Ну, полаялся, да делать нечего. Становитесь, говорит, щас я вас благословлю. Я голову-то склонил, снял он икону, да каак даст мне той иконою по макитре- из меня и дух вон. Опамятовал- Палаша меня водой отливает, смеется. Вот, говорит, и повенчались. Ну, дале свадьбу сыграли, все честь честью... Палаша, она знашь какая? У, бой-девка. Чуть не по ее, так всю бороду повыдернет. Да мне такая и надобна,- улыбнулся он ласково, грызя стебелек сухой травы.- Рученька у нее, правда, не мед- тяжеленька. Ну, да и я не подарочек, всяко быват.
Никита меж тем приглядывался к работе кузнецов, смекал, задавал вопросы. И, видать, по делу задавал, ибо Матвей отвечал чаще, чем молчал. А Матвей Жирославич, как подметил Никита, попусту болтать не любил, работа не та.
[1] Разновидность копья, имевшее поперечную перекладину на наконечнике для того, чтобы острие не пробивало тело насквозь.
[2] Дружинник, воин