Трогать младенцев страшно. Они слишком маленькие, вербальный язык им недоступен, и всегда непонятно, чего они хотят. В юности я была твёрдо убеждена, что это не моё. Стоило мне взять какого-нибудь случайно оказавшегося на моём пути младенчика на руки, как он разражался истерическим плачем, личико его искажалось от ужаса, во взгляде ясно читалась паника, которая немедленно передавалась мне, и хотелось разжать руки и отбросить это странное существо в сторону, или как можно быстрее вернуть его матери. И конечно, я очень переживала, когда сама ждала ребёнка: а вдруг он тоже будет так реагировать на меня?
Вообще, по мере взросления мы слишком быстро забываем, как сами были маленькими, опрометчиво стремимся стать старше, сами, едва выпутавшись из пелёнок, забываем свой собственный, ещё вчера понятный нам младенческий язык. И если лет до десяти крошки в колясках хоть как-то детям ещё интересны (хотя бы в качестве игрушки), то дальше идёт полное отторжение и неприятие, особенно если в семье нет маленьких детей.
Я столкнулась с детьми ещё до того, как стала матерью, поскольку пошла работать в школу, ещё учась на пятом курсе ВУЗа. Педагоги поймут тот животный ужас, когда впервые входишь в класс. Дети ведь существа беспощадные, непредсказуемые и стихийные. Они гораздо ближе к природе и инстинктам, чем взрослые - их ещё нужно огранить и направить в нужное русло. Но тогда я была ещё восторженной девочкой-припевочкой, движимой любовью ко всему сущему. Так и сказала на собеседовании, что в своей педагогической деятельности собираюсь руководствоваться любовью к детям, слабо тогда представляя, о чём говорю. Школа была частная, детей в классах было мало, и меня взяли. Так что можно сказать, мне повезло: я не сразу очутилась в кипящем котле стандартной школьной системы, которая способна выварить до белых костей все самые лучшие изначальные установки.
Потом я уже привыкла и к школе, и к детям. И перестала разделять взрослых и детей - не до конца, конечно, дифференциация всё равно существовала. Но для меня важнее стали человеческие качества всех тех людей разных возрастов, с которыми я в огромных количествах сталкивалась, ведь я работала в средних и старших классах, и дети большей частью попадали ко мне со сформировавшимися характерами. А в старших классах - так вообще почти готовыми личностями. И с любовью ко всему сущему стало как-то тяжелее: одно дело любить абстрактно весь мир, непосредственно с ним не сталкиваясь, совсем другое - конкретно взятого ученика, который развлекается на уроках, не видя смысла в обучении, потому что у него обеспеченные родители, и ему нечего достигать и не к чему стремиться, и он неосознанно мстит всему взрослому миру (в лице волею судеб попавшихся ему на пути учителей) за отсутствие нормальной семьи, будучи искорёженным неадекватным воспитанием и влиянием отца.
И вот я стала матерью. И это оказалось намного страшнее, чем учительская стезя: в школе всё-таки есть любимая пора всех учителей - каникулы, и есть долгий отпуск. У матерей нет отпусков, выходных и даже больничных, а есть крошечное непонятное существо, которое полностью зависит от тебя. Но и ты оказываешься прикован к нему, как к якорю, невидимыми цепями. И учишься любить эти ручки, которыми дитя машет в воздухе, пугая самого себя. Эти крохотные ушки, так похожие на твои. Благодаря своему малышу ты начинаешь радоваться абсолютно дурацким обыденным вещам: тому, что ребёнок поел, что он покакал, что сказал первое «гхы-ыы». Все, наверное, хоть раз в жизни были в компании с одержимыми мамашами, которые все разговоры сводят на своих детей и их бытие. Как тоскливо и тягостно слушать таких мамаш и их бесконечные рассказы о том, сколько спит и сколько бодрствует их чадо, проводить с ними сравнительно-сопоставительный анализ съеденного и срыгнутого, и внимать красочным описаниям художественных полотен, произведённых их чадами на пелёнках. И уж если в компании есть две таких особи, они находят друг друга, и все остальные для них перестают существовать.
Но родив ребёнка, ты в какой-то момент осознаёшь, что сама стала такой одержимой мамашей, и что прав, прав был классик Лев Николаевич Толстой, описывая Наташу Ростову - мать, потому что такие матери отлично вписываются в эпическую картину мира, мало того, без таких матерей эта самая картина была бы неполной и недостаточно красочной.
Став матерью, к детям, конечно, начинаешь относиться иначе: например, гораздо меньше раздражает детский плач. Часто в общественном транспорте люди неодобрительно косятся на мам, дети которых капризничают, раздражая весь салон: «Неужели нельзя успокоить ребёнка!» Когда ты сам прошёл через такую ситуацию, ты понимаешь, что далеко не всегда получается успокоить, а иногда ребёнок нарочно вредничает, и нужно выдержать характер в воспитательных целях, не обращая на капризулю внимания. Но людям это невдомёк, и, не зная обстоятельств, они предпочитают осуждать незадачливых мам.
А ещё появляется определённая ревность к достижениям других детей - сверстников твоего ребёнка и вредная привычка сравнивать. Вот ребёнок подружки уже сидит в коляске столбиком, как сурикат, с интересом крутя круглой головушкой туда-сюда. А твой не сидит - почему? Вот кто-то хвалится, что его ребёнок уже умеет читать, и ты начинаешь скупать буквари в книжных магазинах. И такая гордость охватывает, если твой ребёнок в чём-то превосходит других. Глупые родительские соревнования: в этом нужно вовремя остановиться и контролировать себя. Хотя, если у дитяти действительно есть достижения, особенно заработанные упорным трудом, то родители вправе этим гордиться, на мой взгляд.
Почти так же, как сами в детстве мы стремились поскорее вырасти, будучи родителями, мы хотим, чтобы наши дети росли быстрее. Мне вот казалось, что тяжелее, чем с сыном-младенцем мне не было никогда. И мне всё обещали: дождись, когда ему исполнится три месяца - будет легче, он перестанет плакать. Потом говорили: дождись трёх лет - это переходный возраст, будет легче. Потом переходный возраст был в пять лет, в семь, в десять, а после десяти - вообще практически каждый год. И я всё ждала и ждала, когда же станет легче, а заботы сменяли одна другую, и вдруг сын вырос. И в какой-то момент я поймала себя на том, что скучаю по тем временам, когда он был младенцем. Скучаю по маленьким ножкам, крошечным ручкам, скучаю по ощущению нужности и незаменимости, которые он тогда мне дарил. И я стала понимать тех моих подруг, у которых дети были старше моего, и они, глядя на моего сына, ностальгически восклицали: «Какие маленькие ручки, не то что у моего!»
Но всё-таки мне не хотелось бы кого-то обманывать и утверждать, что после того, как становишься матерью, начинаешь любить всех без разбора детей. Может, у кого-то так и произошло, но я про себя этого сказать не могу. Это своего ребёнка любишь безусловно, а остальным просто сильно сочувствуешь.
Если вам понравилась статья, ставьте лайки и подписывайтесь на мой канал. Особенно буду рада любым комментариям по теме.