Последний фильм Андрея Смирнова («Белорусский вокзал», «Осень», «Жила-была одна баба») «Француз» посвящен памяти диссидента Александра Гинзбурга «и его друзей, кто хотел жить не по лжи». Это пронзительное высказывание о России, о 60-х и сегодняшнем дне. Фильм многослойный, сложный. Сквозь черно-белую стилистику 60-х и почти документальную, в режиме хроники, работу оператора Юрия Шайгарданова проступают символические образы современной действительности, звучит вопрос о свободе и неволе.
По сюжету в конце 50-х гг. молодой француз с русскими корнями Пьер Дюран (Антуан Риваль) приезжает в Москву изучать балет и литературу. Здесь он влюбляется в балерину Большого театра Киру (балерина Евгения Образцова) и заводит дружбу с фотографом Валерием (Евгений Ткачук). Друзья посещают уже не запрещенные, но еще не разрешенные джазовые концерты, выставку Оскара Рабина в бараке в Лианозово, читают стихи молодых поэтов («какого-то Кушнера») из журнала «Грамотей» (имеется в виду «Синтаксис» Александра Гинзбурга). Железный занавес не в силах остановить проникновение культуры, и картины Оскара, оказывается, написаны в духе немецких экспрессионистов, которых он никогда не видел, а джазовые музыканты играют не хуже своих знаменитых американских современников. Молодое поколение заражено духом свободы и уже понимает, пока интуитивно, правила будущего диссидентского сопротивления: когда в конце фильма арестуют весь тираж последнего номера «Грамотея», Валерий передаст негативы отснятого журнала с Пьером на запад. И за это будет арестован.
Параллельно Пьер ищет своего отца, белого офицера, он собирает о нем по крупицам сведения у бывших лагерников, вернувшихся после 20 съезда. Их истории пронзительны и полны невероятных противоречий, доходящих до гротеска. Бывшие дворянки Обрезковы (блистательные Наталья Тенякова и Нина Дробышева) вспоминают попеременно то о лагерях, то о балах. Отец Валерия (Михаил Ефремов), сын священника, преподаватель марксизма-ленинизма, слушает тайком БиБиСи и читает Черчилля. Бывший офицер и математик Алексей Татищев (невероятно глубокое исполнение Александра Балуева), отец Пьера, совершенно опустошенный и сломленный, тоже изобретает убежище для души – на Колыме, среди смерти и мороза, он доказывает с помощью математических теорий существование Бога, записывая формулы на обороте ветхих дореволюционных фотографий.
Между историями репрессированных и молодых нонконформистов эскизно прорисованы функционеры и простые люди – рабочие и студенты. Жизнь первых роскошна до омерзения: на обед им подают суп, приготовленный по старорусскому рецепту из четырех сортов мяса. Жизнь последних трудна и убога. Народ в фильме угрюм, молчалив, раздавлен страхом, бедностью, алкоголизмом.
Это не та оттепель, к мифологии которой мы привыкли. Если сравнить со знаковым фильмом Марлена Хуциева «Застава Ильича», то здесь совершенно другая оптика. Молодое поколение у Хуциева ищет преемственности у отцов, погибших на войне. Подвиг отцов становится постоянным мотивом для самоопределения молодежи, чтобы жизнь их была достойна жертвы солдат. Фильм Смирнова тоже о достоинстве, но здесь показаны другие шестидесятники – дети вернувшихся из лагерей и расстрелянных. Вместе с родством они получили в наследство память о терроре и ненависть к режиму, а вместе со стремлением к свободе – угрозу заключения.
Фильм Андрея Смирнова о неугасимом огне свободы в несвободной стране, о внутреннем сопротивлении любым проявлениям тирании, в том числе доносительству. И, конечно, нельзя не отметить, как современно звучит этот фильм для тех, кто вдруг обнаружил себя, ежедневно листающим репортажи из зала суда. Но фильм актуален не только повторяющимися мотивами. Здесь главный герой только кажется французом, пьющим шампанское в Париже среди друзей-коммунистов, на самом деле он – наш современник, символически ищущий свои корни и причину непрекращающейся неволи. Он задумчиво ходит между людьми, еще вчера бывшими палачами или жертвами, и пытается понять, почему террор закончился, а оттепель остается с нами до сих пор, отчего – уже больше 60 лет – никак не наступит весна? И ему весь фильм вторит пронзительный 8 квартет Шостаковича, которому все еще запрещено говорить правду, но не вспоминать он уже не может.