Глава 2.
– Но почему, почему они стяжали себе право судить всех вокруг? – в возрастающих сомнениях не переставал вглядываться в брюссельские интерьеры Бахметов – не то, чтобы Сергей был против этого права – просто он пытался понять сам расклад вопроса вручения таких прав. – Может, дело в структуре Евросоюза? Несколько стран решили объединиться для решения проблем глобализирующегося мира – страны крупные, развитые и активные в истории последней тысячи лет – и заключили союз для решения экономических проблем, сделав его жизнеспособным. Привлекательная картинка потянула сюда страны менее крупные и развитые, менее активные в истории – их тоже приняли, убедив в правильности решения отцов-основателей создать союз. Привлекательная картинка потянула сюда страны совсем малые, малоразвитые и пассивные в истории – и их приняли, уготовив им место дальних форпостов стран отцов-основателей на границе со своим вечным конкурентом.
Права в союзе дали всем – наверное, в этом и есть незадача! – вздыхал Сергей, совершенно не думая о политкорректности; он остро чувствовал, что хотел защитить Европу от самого себя. – Карлики и вечные аутсайдеры потребовали у истории сатисфакции за свою попранную судьбу – они возвеличили в мечтах и воспели в песнях статус союза, смогшего без выстрела победить любого врага, способного окриком остановить в полёте птицу, рождённого для стяжания славы центра Вселенной. – Бахметов неоправданно часто впадал в патетику описаний собственных рефлексий – она, конечно, была эмоциональным сопровождением ставших для него привычными «видений» жизни. – Песни пелись громко и хором в лёгком головокружении от кульбитов судьбы, – Сергей усмехался на смысл слов этих песен и качал головой – возможно, глядя со стороны и на картины своего помешательства.
– Отцы-основатели сдержанно относились к песням карликов, поскольку хорошо понимали сложность мира; но и слушали с удовольствием баллады и гимны в свою честь. Карлики, однако, славили уже не основателей – они славили свою судьбу, сотни лет ведшую их через страдания крови и тихих предательств к состоянию законодателей мод всех времён и народов. Теперь можно будет посчитаться с каждым обидчиком. Пробовали кусать всех, да союз чуть не выбил все зубы – пришлось ограничиваться тем, кто был вечным конкурентом отцов-основателей. Наверное, всё идёт от карликов, – едва ли не каждый день думал Бахметов (лично мне это слово сильно резало слух в наших беседах; но Бахметов упорно повторял его по разным поводам, подчёркивая невротичный характер поведения малых государств), – отношение к России, увы, несёт тем большую степень истерии, чем меньшую страну представляет чиновник суда или депутат.
– Есть, есть закон жизни больших и малых народов! – напряжёно думал Бахметов. – Справедлив закон или нет – думать не стоит. Куда важнее думать об ответственности больших перед малыми. Наверное, большие виноваты перед малыми за то, что просто большие; но и малые не должны вынашивать планы сегодня укусить того, кто сейчас менее опасен. Всё это мелко и пошло – а себя нужно уважать. Характеры народов разные – это понятно, – куда-то в сторону летели мысли Бахметова. – Но почему именно малые затевают все свары с теми большими, кто им сегодня менее опасен?
Большие безразличны к укусам, но им неприятен затянутый малыми вой – вибрация таких голосов, увы, может смести чувство какой угодно гармонии. Малые уверовали в безгрешность самой системы союза, и решили, что Господь дал им право судить все народы? Ну, конечно, – пронзила Бахметова мысль, – всё дело в европейском индивидуализме – каждый (хотя европеец европейцу – совсем не друг, товарищ, и брат) тешит своё эго и считает себя центром мира. А, значит, и судьёй всему. Но то ли есть в других местах Земли, где личность растворяется в абсолюте мироздания, в народе, в государстве? Там судьёй будет абсолют, народ, государство. А сам человек там не судит – он просто выслушивает приговор; мало того – он склонен прощать – по своей вот этой фантастической природе отстранённости от самости.
Только сейчас Бахметов вдруг понял то, о чём задумывался ещё в детстве, слушая свою няньку фрау Анну. – «Я не в обиде на немцев, что угнали меня малолетней с двумя нашими коровами в Германию, – улыбалась старушка. – И здесь люди живут, и здесь случаются добрые». Мальчик слушал её в ужасе от мыслей – как же это можно покинуть свой дом и родину навсегда – пусть везде люди живут, пусть случаются добрые; но как же лишиться своего (видно, тогда Бахметов уже сильно переживал о покинутой родине); как простить тех, кто пришёл ниоткуда и лишил тебя своего? Теперь, он, кажется, почувствовал, откуда шла эта незлобивость характера няньки – так похожая на незлобивость других людей, живущих на том краю Земли. В который уже раз ощущение опередило мысль. В который раз за месяцы жизни в Европе ему вдруг захотелось в ту же минуту ехать в Россию.
АЛЕКСАНДР АЛАКШИН. БРЮССЕЛЬСКИЙ СЧЁТ. СПб., 2016. С. 47–50.
"БРЮССЕЛЬСКИЙ СЧЁТ" – ПРОДОЛЖЕНИЕ "ПЕТЕРБУРГСКОГО РОМАНА" И "МОСКОВСКОГО РОМАНА".