В 1966 году французский журналист и художественный критик Пьер Кабанн взял несколько продолжительных интервью у Марселя Дюшана — самого радикального из реформаторов искусства XX века. В издательстве Ad Marginem их перевели на русский язык и выпустили книгой. Мы прочли ее и узнали, за что Дюшан так любил шахматистов, почему не был в Нью-Йорке чужим и как решил изменить гендерную идентичность.
— «Прежде всего, мне повезло. Ведь я, в сущности, никогда не нуждался в зарабатывании на жизнь.
Мне кажется, что трудиться, чтобы себя обеспечить, довольно глупо с экономической точки зрения. […] В то же время я не тратил сил на то, чтобы что-то создать. Живопись не была для меня сосудом для излияний, способом утоления нестерпимой жажды самовыражения».
— «Художник – такой же человек, как и все остальные.
Он занимается созданием каких-то вещей, но ведь и бизнесмен что-то создает, не так ли? […] Все что-то делают, хотя только те, кто делает вещи, состоящие из красок на холсте и заключаемые в рамы, именуются художниками. Когда-то их называли словом, которое мне больше по душе: ремесленники».
— «Шахматисты – совершенно одержимые, ослепленные, отрешенные от внешнего мира люди.
Особого рода сумасшедшие, вроде тех, какими считаются — но чаще всего не являются — художники».
— «Приехав в Нью-Йорк, я сразу понял, что не являюсь там чужим.
[…] Мне быстро наскучило то, что, с кем бы я ни знакомился, мне первым делом говорили: «А, так это вы написали ту картину» (речь об «Обнаженной, спускающейся по лестнице» — прим. ред.). А самое забавное, что лет тридцать, если не сорок картину знали, а меня — нет. Никто не знал моего имени. Для Америки, для всего континента фамилия Дюшан ровным счетом ничего не значила. Между мной и картиной не было никакой связи».
— «Я вовсе не хотел делать его (реди-мейд — прим. ред.) произведением. Слово «реди-мейд» появилось только в 1915 году, когда я приехал в Соединенные Штаты.
Оно понравилось мне как слово, но когда я поставил на табурет, вилкой вниз, велосипедное колесо, я не думал ни о каком реди-мейде и вообще ни о чем: это было просто развлечение. Никакого намерения создавать, выставлять или описывать что-либо подобное у меня не было. Ничего похожего…».
— «Да, мне хотелось сменить личность, и сначала я решил взять еврейское имя.
Ведь я был католиком, и смена вероисповедания уже была для меня серьезным шагом! Но такого еврейского имени, которое бы мне понравилось или подошло, я не нашел, и вдруг мне пришло в голову: а почему бы не сменить пол? Ведь это гораздо проще! Так возникло имя Рроза Селяви. Теперь это звучит вполне обычно, мода на имена меняется, но в двадцатых годах имя Роза считалось вульгарным»..
— «Я расстался с традиционным образом живописца с кистью, палитрой и скипидаром, все это просто ушло из моей жизни.
[…] Я и в музее не испытываю ошеломления, удивления, давно, очень давно… Я — настоящий расстрига в религиозном смысле слова. Хотя решения расстричься не было. Мне просто надоело».
— «Картина умирает после сорока-пятидесяти лет жизни, потому что в ней не останется свежести.
И скульптура умирает. Со мной в этом никто не соглашается, но мне все равно. […] Есть огромная разница между сегодняшним Моне, темным, как и все остальные, и Моне шестьдесят или восемьдесят лет назад, который блистал, только что выйдя из-под кисти. Сейчас он вошел в историю, получил признание, и это, в сущности, хорошо, но это ничего не меняет. Люди умирают, и картины тоже».
— «От живописца, корпящего над картиной в уединении мастерской, до выставки — всего один шаг.
Вы должны преподнести себя на вернисаже, вас поздравляют и так далее… Дешевое лицедейство!».
Ставьте лайк! И подписывайтесь на наш канал, чтобы узнавать еще больше интересного!
Хотите научиться понимать современное искусство? Покупайте нашу книгу, которая написана простым языком со множеством интересных примеров — «Как понимать современное искусство и как перестать его бояться» — в Читай-городе или Лабиринте.