Автор Генри В. (глава 19)
Женька с Валеркой пошли по дорожке в сторону столовой. Это был пока единственный, кроме дороги к озеру, маршрут, который они запомнили. Они уже отошли на приличное расстояние от своего корпуса, но продолжали двигаться вперед, разглядывая попадающиеся по дороге достопримечательности и снующих повсюду совершенно непохожих друг на друга детей.
Молчавший до этого Валерка не выдержал и выпалил: "Забожись, что никому не расскажешь!". Он резко остановился и посмотрел на Женьку, который успел по инерции пройти пару шагов вперёд.
Женька уже даже и забыл о том, что там так волновало Валерку. Его отвлекли необычные постройки и всяческие непривычные глазу сооружения для увеселительных и спортивных мероприятий, которые постоянно попадались им на глаза. Ещё больше от мыслей о Валеркиных тайнах его отвлекали подростки - такие разные абсолютно во всем: цвете кожи, одежде, поведении.
— Валер, да хорош тебе!- Женька подошёл и положил правую ладонь на левое плечо Валерки.— Я все понял. Тебе нравится Катрин. Мне она тоже нравится. Но ещё больше мне нравится Наташка. Вот. Да ты, наверное, и сам это заметил. Если ты не хочешь, чтобы ребята об этом узнали - ну, про Катрин - да нет вопросов! Я никому не скажу : ни ребятам, ни, тем более, девчонкам. Обещаю!
Валерка кивнул, протянул руку и, пожимая встреченную Женькину и успокаиваясь, произнёс: "Ну, все, Жендос, договорились. Я тоже буду молчать!"
— Не, послушай,— продолжил Женька, немного смущаясь, но не отпуская Валеркину руку, при этом чуть придвинувшись к нему и сглотнув, — ты же, вроде, нормально общаешься с Ольгой?
— Ну, как общаюсь?— немного растерялся Валерка,— есть у нас кое-какие общие интересы, и мы с ней несколько раз говорили по душам, а что?
— Вот…я же видел, и там, в поезде, и на пляже, что она тебя… уважает, что ли. Нравишься ты ей. Мне так сразу показалось…Так вот, ты когда в следующий раз будешь с ней разговаривать, вот так же, ну, по душам, ты мог бы у неё
как-нибудь узнать, как Наташка ко мне относится, понимаешь?— с надеждой в голосе спросил Женька и добавил — но только, чтоб об этом тоже никто не знал, ладно?!
— Замётано, Жень,— Валерка, улыбаясь, кивнул.— Всё будет в лучшем виде. Не дрейфь!
И дальше они пошли уже в совершенно другом настроении, рассказывая что-то друг другу и делясь впечатлениями от увиденных ими картин.
Они с удовольствием прогулялись по новым дорожкам, сворачивая на неизвестных пока перекрёстках, заходя во все неизведанные пока места, и примерно через полчаса развернулись и пошли обратно к своему корпусу.
Когда они пришли домой, то поняли, что все ждали только их. Виктор Андреевич уже начинал нервничать, что они могут опоздать на свою первую встречу, которая должна была состояться через десять минут в соседнем корпусе. Он сделал им замечание, чтобы впредь они,- и не только они, а все,- предупреждали его, если надумают куда-нибудь пойти, особенно накануне каких-либо совместных мероприятий. Все ребята молча кивали и косились на Женьку с Валеркой.
Ребята быстро переоделись в парадную форму, нацепили красные галстуки и такие же пилотки и вскоре уже шли строем на свою первую встречу с иностранной делегацией. Нарядный Виктор Андреевич шел следом за Катрин и Хелен. За ними шел Виталик и нёс красный флаг, а уж потом шли парами остальные ребята: Ольга с Наташей, Надя с Галей; следом Марина пытавшаяся идти в ногу с Колей, но у них это плохо получалось. Замыкали шествие Валерка с Женькой, всю дорогу обмениваясь какими-то шуточками.
За месяц пребывания в лагере нашим пионерам предстояло встретиться с более чем двадцатью делегациями из разных стран мира. Эти встречи будут очень разными и незабываемыми. Особенно запомнилась встреча с ребятами из далекого Никарагуа, которые пытались рассказать, как им живётся во время войны в этой горячей точке Латинской Америки. Еще запомнилась встреча с какими-то совершенно чёрными ребятами с мелкими кучеряшками на больших блестящих головах. Они пытались рассказать, как выживают где-то в Анголе, на самом юге загадочного африканского континента. Там тоже шла война.
Женька это знал, он сам готовил политинформацию по понедельникам в классе. Он вырезал из газет статьи, стараясь поровней обрезать края огромными неудобными ножницами, которые вечно норовили выскочить из его правой руки или резануть пальцы на левой. Затем он аккуратно приклеивал их на кусок ватмана, всё время пытавшегося свернуться в трубочку. Женька обводил эти рамки вырезок статей и черно-белых фотографий и что-то подчеркивал красным фломастером, часто засыхающим и нещадно заправляемым каким-нибудь одеколоном, кажется, «Шипром» или «Сашей»…Репортаж о Никарагуа пах «Шипром», а от Анголы шёл запах «Саши»…Женька крепил кнопками свой плакат к доске, рядом с вывешенной политической картой мира, пересказывал статьи, обводя указкой на карте очаги международной напряженности, добавляя при этом что-то почерпнутое из других источников. Он повествовал всему классу и их классному руководителю Людмиле Александровне о политической обстановке в мире. Ему чаще всех в классе это доверялось.
Мог ли он тогда подумать, что скоро лично встретится глазами с теми, чьи взгляды он так безуспешно пытался поймать на фотографиях из репортажей с мест горячих событий…
А еще в памяти часто всплывала встреча со шведами в настоящей монгольской юрте - одновременно смешная и заставляющая до сих пор испытывать чувство стыда. Эта огромная юрта была разбита на территории лагеря и предназначалась для таких вот встреч. И их делегация впервые тогда проводила именно в ней, в этой юрте, свою очередную встречу.
Внутри юрты всё было застелено и завешано мягкими бордовыми коврами с чудным рисунком, а посередине располагался настоящий очаг, дым от которого уходил в дыру в высоком конусном потолке. Наши пионеры сидели на этих коврах, подогнув под себя ноги по-турецки, на одной стороне, а делегация шведов - на другой . Там было тоже около десяти ребят со своим руководителем, сопровождающими и переводчиками. Всего в этой юрте тогда собралось человек двадцать пять, не меньше. Они рассказывали о своих странах, задавали друг другу какие-то вопросы, делились впечатлениями о лагере. Все то время, пока шла их встреча, в животе у Женьки творился какой-то кошмар. Он, видимо, съел за обедом что-то несовместимое, кажется, яблоки (под названием «Голден», он это запомнил- дома таких он ни разу не ел, а здесь он ими просто объедался, а потом запил их молоком, которое тоже очень любил. Здесь даже молоко было какое-то невероятно вкусное. Результат такой несовместимости дал о себе знать потом, в этой юрте. В животе у него бурлило так, что все наши ребята, сидящие рядом, слышали это и едва удерживали свой смех. Они сидели с серьезными лицами, делая вид, что очень внимательно слушают шведов, а сами не знали куда деться, чтобы не рассмеяться во весь голос. Но больше всех не знал куда деться сам Женька. Он сел сначала в самый активный центр их отряда и принимал участие в беседе, а когда у него в животе вдруг громко стало булькать и урчать, незаметно переместился по ковру, перебирая по нему руками и ногами, пока не оказался позади всех. Но звуки в животе становились все громче. Если бы Женька был на улице, то он бы давно уже смог решить эту проблему, выпустив избыток газов, ну, или, по крайней мере, уменьшив их действие, но сейчас это было невозможно: они же были в этой чертовой юрте! Женька покраснел от попыток сдержать эти позывы и от стреляющих в него взглядов ребят. И он шёпотом комментировал каждый такой бурлящий позыв какой-нибудь шуточкой, скрывая под ней свой стыд. Поэтому ребята едва сдерживались от смеха. Даже Виктор Андреевич, сидящий вместе с Катрин в первых рядах, сначала заметил какое-то нездоровое оживление в стане своих подопечных, потом догадался о его причине и тоже теперь сидел как на иголках, и периодически бросал испепеляющий взгляд на бедного Женьку.картинка из интернета
ут кто-то из шведов задал вопрос про нашу Октябрьскую революцию. Что она, мол, для советских пионеров значит. Катрин перевела. Ребята стали между собой тихонько обсуждать, кому и как лучше ответить. И тут в этой почти тишине со стороны Женьки раздалось громкое и протяжное урчание, чётко слышимое в их сплоченном кружке. Это было даже больше похоже на едва сдерживаемый кошачий вой, который Женька иногда весной слышал за окнами, когда два кота замирают друг напротив друга и пугают соперника жуткими переливами из недр своих глоток.
- Вот где революция-то!— выдавил из себя негромко Женька и уже потянул даже руки за спину, готовясь ими зажимать возможные пробоины в своей обороне.
Отвернувшаяся от шведов Оля, понимая что они её не видят, зажала ладонями рот, покраснела и затряслась в своём внутреннем немом хохоте. Галя с Надей одновременно как-то закрякали своими носами, короткими очередями выпуская из них воздух и тряся плечами. Наташка выпучила глаза и крепко, до белизны сжав губы, тоже уже еле сдерживалась. Валерка с Виталиком переглянулись, как бы проверяя друг друга на выносливость и, стиснув зубы и раздувая ноздри, сидели, словно застывшие на месте "морские фигуры", боясь только одного: как бы Женька ещё чего-нибудь не ляпнул, вынудив тем самым их забыть обо всем и начать без удержу хохотать. Марина, сидящая лицом к шведам, низко опустила голову чуть ли не до согнутых колен и делала вид, что о чем-то сильно задумалась. Только Коля, сидящий дальше всех от Женьки, вертел головой и не понимал причин такого поведения своей команды.
Виктор Андреевич не знал куда деться. Он, как никто другой, понимал весь трагизм данной ситуации. Что подумают эти представители противоположного лагеря об их советской делегации? Как выйти из такого щекотливого положения?
Он подобрался, вытягиваясь вверх, окинул всех своих подопечных суровом взглядом, останавливаясь на Женьке, и, словно гипнотизируя его и одновременно отдавая команду остальным, сжав зубы процедил: «А ну-ка собрались! Отставить смех! Женька, учти, если не сдержишься - это будет позор на весь мир! Терпи, уже немного осталось»
Веселье тут же куда-то улетучилось. Все мигом посерьёзнели, а у Женьки прямо как-то сразу все прошло. Нашлись какие-то внутренние резервы для подавления в себе всех позывов: и моральных, и физических. Он поймал на себе взгляд Катрин, которая смотрела на него немного жалостливо, но при этом с какой-то веселой искоркой во взгляде. Катрин быстро моргнула глазами и кивнула головой,тем самым поддерживая и подбадривая Женьку. Эта её поддержка окончательно помогла ему собраться и кое-как досидеть до конца той незабываемой встречи.
Та самая первая встреча с пионерами из ГДР дала возможность Женьке приобрести опыт непосредственного общения с носителями языка, завести новые интересные знакомства, которые ему там потом пригодились, получить какие-то знания о стране, в которой он оказался. Но это было не все. Эта встреча дала Женьке кое-что еще. Кое-что очень важное. Это был немецкий пионерский галстук. По заведённой в лагере традиции после таких встреч пионеры должны были обмениваться своими пионерскими галстуками. Они снимали их с себя и повязывали на шею пионера из другой страны, отдавая после этого салют.
На той встрече Женька обменялся галстуками с мальчиком по имени Алан. Немецкий галстук отличался от нашего. Он был сделан из какого-то полупрозрачного материала наподобие плотной сетки и имел не такой, как у нашего, оттенок красного. Наши были красно-оранжевые, а у них - какие-то красно-розовые или даже малиновые.
Конечно, Виктор Андреевич знал о всех этих возможных предстоящих обменах - организаторы поездки это учли - и поэтому в его чемодане был запас наших советских галстуков, которые он потом и раздал всем ребятам, запретив носить на территории лагеря те, немецкие. Но Женька с Валеркой несколько раз надевали в свои поездки эти пионерские символы другого оттенка, особенно уже к концу своего пребывания в этой стране, напитавшись той свободой, которая их окружала, и демонстрируя свой откуда-то взявшийся бунтарский дух.
Потом, когда Женька вернётся домой, на школьной линейке по поводу Первого сентября он будет стоять именно в этом галстуке, выделяясь из ряда всех остальных пионеров. Он будет носить его не снимая, вызывая тем самым открытую зависть своих сверстников и скрытое раздражение своих учителей, которое они так и не смогут до конца в себе побороть .. Этот галстук другого оттенка ещё долгое время будет напоминать всем, и прежде всего своему хозяину, что его обладатель знает какую-то тайну, дающую ему право быть непохожим на всех.