Продолжение романа "Где-то рядом, по соседству", предыдущая часть лежит тут
Вечером, перед сном, маленькая Света вспоминала эту ситуацию и благодарила бога или кого там надо благодарить (верующей она тогда не была, да и кто верил в те времена?) за такую бабушку, с которой ничего не страшно. «А мне любое море по колено, а мне любые горы по плечу», как пел Лягушонок из мультфильма. Только бы бабушка всегда была рядом!
Наверное, для женщины это все же неправильно – это не она сама придумала, это она услышала, как женщины из очереди обсуждали увиденную битву бабушки с мужиком, потом уже, во дворе. Такое поведение мужику еще пристало, говорили женщины, но для женщины это все-таки недопустимо. Но, думала Света, что же делать, если мужчин у них в семье нет? Может, и дедушка то не вернулся потому, что бабушки боялся? Был, например, плохим человеком, обижал маму, а бабушка его за это – рраз, и на нототению! А он взял и сбежал. В любом случае, кроме бабушки их защитить некому. А кругом вон сколько плохих людей! Хорошо теткам говорить, они, наверное, все при мужьях и при дедушках!
С папой у Светы тоже не сложилось. На вопросы подросшей Светы про папу мама говорила, что он был герой и летчик, погиб на Северном полюсе (за дедушкой, наверное, полетел, думала Света, отнять дедушку у длинного рубля). А бабушка, когда мамы дома не было, говорила, что «отец твой козел и пусть только покажет свои глаза бесстыжие – скалку не пожалею, об хребет ему сломаю». Как это может быть так, думала Света, раскрашивая принцессу в альбоме, что они люди, и бабушка, и мама, и она сама, а папа – козел? Как мама могла на козле пожениться? И что если бабушка на него со скалкой, а он на нее – с рогами? Козлов она видела, дед Анатолий, который жил на окраине Тишинска, в частном доме, выгуливал летом козла и двух козочек. Козочки были хорошенькие, а козел – ужасно страшный. Но вопросов она бабушке не задавала, а то еще кричать начнет. А потом и интересоваться темой отца перестала, нету – и не болит. Может, он вообще плохой человек был, как тот, которого бабушка на рыбу мороженую посадила? Хотя нет, такого быть не может, в их семье – все только хорошие!
В их туристической группе на Русском Севере мужчин почему-то почти не было, только вот Ремиз, хромой пенсионер Карл Иванович, невзирая на свое увечье, мужественно посещающий все пешие экскурсии, и толстый парень по имени Гера, который все время ел – и в музее, и в столовой, и даже в автобусе, пока они ездили от одной каргопольской деревни до другой. Света про себя его называла «Гера-термит» и тихо посмеивалась над его постоянным чавканьем. Остальными членами их тургруппы были женщины, в основном, пенсионного возраста. Так что Ремиз на фоне такой группы сиял бриллиантом и соперников не имел. Ее любовь к восточному принцу развивалась с огромной скоростью.
Вообще, она росла тихой и мечтательной девушкой, пошедшей характером скорее в маму, чем в бабушку. Любила переписывать песни в песенник, смотреть фильмы про любовь и фантастику всякую, верила в чудеса и в неизбежность победы добра на злом. Если она видела, что на ее глазах случается обратное и зло положило добро на обе лопатки, она поступала просто: закрывала руками глаза и поворачивалась к схватке спиной. Вдыхала, выдыхала и говорила себе: «Завтра все будет совсем по-другому! Мыслить нужно позитивно, тогда с тобой ничего плохого не случится! Чудеса приходят лишь к тем, кто в них верит». И что-то к ней утром действительно приходило. Она считала это добром, такие были у нее убеждения.
К концу второй недели, к окончанию их поездки, Ремиз себя вел со Светой уже как почти муж, ну, как Свете представлялось как именно должен себя вести муж в такой ситуации: садился в автобусе всегда с ней рядом, занимал ей место в столовой, если приходил туда первым, не давал местным алкашам клянчить у нее деньги, когда они выходили на прогулку по Архангельску, где должна была закончиться их поездка. Ей это очень льстило, она чувствовала себя совсем прямо взрослой, да и Ремиз ей нравился всё больше. Все само собой очень удачно складывалось и Свете казалось, что это верный признак того, что она на правильном пути. Бабушка всегда говорила: если что-то твоё – оно к тебе в руки плывет, судьба придет – за печкой найдет. Так что она почти уверена была, что Ремиз – ее судьба. Он ведь сам пришел.
В последнюю ночь, в архангельском отеле, где Свету поселили одну в двухместный номер, Ремиз пришел к ней и, сломив не очень уверенное сопротивление, превратил ее из девушки в женщину. Превратил по-быстрому, грубым наскоком, молча. Потом влез в свой халат, обул тапочки и ушел. Все так же молча. Света сначала поплакала, было больно и неприятно, вот оно, оказывается, как все бывает, а не как девчонки в институте рассказывали, и вовсе не как в кино. Но зато любит! Взрослый мужчина, работает уже, красивый! А выбрал ее, из всех выбрал! Маме, наверное, надо рассказать. Хотя, может, и не стоит. Ругаться она будет, точно. И бабушка опять будет кричать. А мама – плакать. Как всегда.
Сначала, когда она вернулась из поездки домой, Света молчала про свои туристические приключения. Но потом случилась задержка, смысл которой она поняла сразу, а потом и гинеколог в институтской студенческой поликлинике подтвердила, что ошибки нет, и у Светы будет ребенок. Тут Света все-таки поплакала, конечно. И рассказала все маме. Мама тоже поплакала. На их плач дуэтом пришла бабушка. Она, как обычно, кричала и ругалась. Затем записала себе на бумажку данные Ремиза и прогнала их с мамой спать. Свете вообще легко было предсказать реакцию мамы и бабушки на любое событие: мама всегда плачет, а бабушка всегда ругается. Но то, что ругается, а иногда и подзатыльник выписывает, можно и перетерпеть, ибо если в их семье кто-то и умеет справляться с проблемами, так это именно бабушка. На нее вся надежда. Больше ее точно никто не спасет.
В следующие за этим разговором выходные в их дом приехал Ремиз. Был он хмур, недоволен, но в основном помалкивал. Выслушал бабушку, которая снова кричала, теперь на тему «не затем мы нашу ягодку растили, чтобы она нам потом в подоле принесла!», посмотрел на плачущую Татьяну Кирилловну и сделал Свете предложение. Еще бы не сделал! Сразу было видно: предложению предшествовала бабушкина разъяснительная работа. Может, с одним Ремизом, может, и со всей его семьёй. Света, конечно, этого наверняка не знала, не видела, не присутствовала. Но, зная бабушку, понимала, что та ни перед чем не остановится.
Спасибо бабушке, конечно. Но снова всё было как-то не так, как Свете мечталось. Никаких «упал на одно колено, протянул кольцо и сказал, что только о ней всю жизнь и мечтал». Ремиз даже ни разу ей не сказал, что любит ее, ни тогда, в Архангельске, в отеле, ни сейчас. И вид у него был, когда он ей предложение делал, такой… Сердитый, раздраженный. И пришел он свататься без цветов, и не нарядный. Небритый, с заспанным лицом, в волосах – перо от подушки. На Свету вообще не смотрел. Да и ни на кого не смотрел, уперся взглядом в стол, сказал, что «все, я понял, женимся», встал и ушел. Не так она этот момент себе представляла, вовсе не так. Как и свадьбу, которая прошла скоропалительно, праздновалась на территории Ремизовой семьи и представляла собой такой сложный и длинный ритуал, что Света, мучимая ранним токсикозом, совершенно ее не запомнила. Остались в памяти лишь череда незнакомых лиц, злые глаза свекрови и салатового цвета унитаз в кафе, где все это проходило.
Жить после скоропалительной свадьбы они стали у Ремиза дома, вместе с его родителями и двумя сестрами. Такого семейного уклада Света не могла себе и представить. Во-первых, потому, что в ее семье не было мужчин, и как с ними себя принято в семье вести она не знала. Во-вторых, восточное отношение к мужчинам – дело вообще особое. Вся семья относилась к Ремизу как к принцу крови. Сёстры прислуживали брату так, будто он не был им родным и младшим родственником, а был их господином, а они ему - рабынями. И теперь вот и Света пополнила ряды прислуги в этой семье. Ела она вместе с сестрами мужа после того, как покормят мужчин. Обращаться к свекру напрямую права она не имела. Оспорить любое распоряжение свекрови - тоже. Номер в семейной иерархии у нее был самый последний. Даже после сестер, которые были младше нее: иноверка, она была существом последнего сорта, где-то ближе к домашним животным, в понимании ее новой семьи.
Помимо инакости Светы, того факта, что она чужачка, семья Ремиза на ее счет имела еще один резон для нелюбви: отсутствие приличного приданного. Не о такой партии они мечтали для своего принца. Русская, да еще и из бедной семьи – глупее, безнадежнее пары их любимый принц Ремиз подобрать не мог. Светина беременность отчасти примиряла мужнину часть родни с ее существованием – хоть плодовитая, не больная досталась, но дальше Света заглядывать боялась. Учебу ей пришлось бросить: сочетать студенческие заботы с домашними заботами оказалось невозможно.
- Зачем ей учиться, послушай, а?
Был вечер, вокруг веранды трещала какая-то обильная насекомская природа. К верхним стропилам веранды дома свекров были подвешены две электрические лампы, имитирующие керосиновые, на свет которых слеталась уйма мошкары. На веранде остались только муж и свекровь, Кудаса Агилюровна, остальные члены большой мужниной семьи уже разошлись по своим комнатам.
- Ну, мам, она уже 3 курса отучилась, осталось 2 всего, пусть бы, может, и закончила. И будет у меня жена с высшим образованием.
Приятно, конечно, что Ремиз заступается, но таким ленивым голосом говорит… Сейчас свекровь надавит и он уступит, сто процентов уступит.
- И что она с этим дипломом делать будет, а? – свекровь продолжала наступление на упрямого сына. – Ты, может, ее работать отправишь? Пусть лучше старается женой хорошей быть. Книжки надо было в детстве читать. А теперь пусть полы моет да за мужем лучше ухаживает. Самое подходящее для женщины образование.
- Мамуля, не нервничайте. Вы правы, как всегда. Пусть дома садится. Тем более, ей рожать уже скоро.
- Да, вот, правильно! Я отцу твоему все это время сказать стеснялась, что его беременная невестка не дома сидит и приданное малышу шьет, а в институт таскается непонятно зачем, перед чужими мужиками подолом трясет. Так он до сих пор и не знает, какое безобразие у него под носом творится.
- Ну, теперь уж и не говорите ему. Всё же решили уже, - в голосе мужа послышалось даже некоторое заискивание.
Света стояла в темном маленьком коридоре, отделявшим кухню от выхода на веранду. В ее руках был тяжелый медный поднос, семейная реликвия, в числе немногих других вещей приехавший в Тишинск вместе с семьей Ремиза с далекой родины. На подносе стояли чайные пары, массивная хрустальная сахарница и пузатый заварник в затейливых вензелях, полный ароматного черного чая с травами. Она и раньше-то особой силой не отличалась – бледная моль, астеничная русская девочка с невыразительными чертами лица, будто нарисованными акварельными красками, а потом смытыми струями летнего ливня. А теперь, с огромным животом, входящим яйцом в комнату впереди Светы, и тем более еле удерживала этот груз на весу. Но стояла, терпела, боялась пошевелиться: хотелось дослушать разговор и не выдать себя.
Продолжение романа "Где-то рядом, по соседству"