Часть 6. Ложь!
Моя ложь, просочившись в общество, неожиданно произвела большое впечатление. Пара слов, всего пара слов, но они изменили все… Словно яркие лучики солнца они вдруг озарили все вокруг: дворец вдруг стал обрастать народом, все суетились, готовясь к пополнению в семье Правительницы. Главы Государств, преимущественно все являвшиеся мужчинами, взирали на меня, как на чудо, сразу позабыв все претензии и угрозы. Уважение и благоговение передо мной проявлялось во всем: в их отношении ко мне, взглядах, жестах. Дворец был просто завален подарками от моего народа, куча детской одежды, маленькой мебели и игрушек… Куда не кинешь взгляд – все это стояло по углам и бодро протиралось слугами каждый день. Неожиданно сами решились проблемы с восстаниями, они угасали понемногу, поджигатель храмов пропал и больше не объявлялся. И только три человека, казалось, были не слишком довольны сложившейся ситуацией: я, Демир и Олея.
С одной стороны я прекрасно осознавала, что должна радоваться происходящим переменам, но ничего не могла с собой поделать, едва заканчивались все эти балы, приемы, я возвращалась в свои покои, отсылала Дэвида и долго не могла успокоиться, безутешно рыдая в подушку. Мои слезы были не только от того, что все в жизни могло сложиться иначе, что судьба ко мне была несправедлива и жестока, и что сейчас я могла вполне искренне, а не наигранно, радоваться будущему ребенку и получать от жизни все. Также я знала, что если кто-то узнает об истинном положении дел, будет… точнее, я отгоняла от себя мысли о том, что будет потом, и как я смогу это все объяснить… Ложь. Я упрекала всех во лжи, но сама сплела паутину для себя самой, и с каждым днем эта паутина оплетала меня новым витком, удушая.
Демир пробыл в наших краях еще пару недель, он был постоянно чем-то недоволен, я часто видела его с сигарой и бокалом вина, казалось, он не расставался с ними ни на минуту. Он был непривычно молчалив и хмур, его глаза ничего не отражали, а губы ни разу не улыбнулись за все время пребывания в моем дворце. При взгляде на меня теперь Демир отводил глаза, а при разговоре был сух, строг и недружелюбен. Нельзя сказать, что раньше он горел желанием общаться со мной, но явно не показывал так открыто, что беседа со мной нежеланна и неинтересна ему. Это добавляло в чашу моего страдания еще пару горьких капель. Сама не зная почему, я вдруг стала зависеть от его настроения и благоволения ко мне, и это странное отношение обижало меня так сильно, что я не могла сдержать слез порой… К счастью, чаще всего мне удавалось их скрыть, а в других случаях придумать какую-нибудь отговорку.
Олея была третьим человеком, кто не поддался общему безумию. Она не ругала меня, нет, хотя могу поспорить, мне было бы гораздо легче вынести ее гнев и возмущение, чем строгое выражение глаз и укор в них. Уж она-то, как никто другой, наверное, во всем мире понимала, что я наделала… И что вырваться из этой петли я вряд ли смогу сама. Я ожидала, что Олея прибежит ко мне на следующий день же, взволнованная, разгневанная, требующая, чтобы я немедленно рассказала всем правду. Но ее не было. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через две.
Некоторое время спустя, когда я начала понимать, что нервная система, крепкая от природы, начинает давать сбои, при чем уже это были не обычные недомогания, а довольно серьезные болезни, не дающие покоя, я пришла к ней. Олея сидела за столом, с прямой, каменной спиной, не говоря ни слова, пока я здоровалась, говорила какие-то вежливости с приторной и неестественной улыбкой и спроваживала слуг и нянек, а потом долго и неподвижно слушала мои слезы. Я ничего не рассказывала ей, я просто села, и вся эта маскировка в виде улыбки и вежливости спала, по щекам привычно заструились слезы. Уткнувшись в ладони и вздрагивая плечами, я сидела в кресле у нее и плакала. Мне просто больше не к кому было идти…
А Олея молчала. Лишь потом, когда я, так и не добившись из нее ни звука, встала и, вытирая лицо, поплелась к выходу, меня остановил ее вздох:
- Лексана… - я замерла, не оборачиваясь и держась за позолоченную ручку двери. - В этот раз я не смогу тебе помочь, потому что не вижу выхода… Ты загнала себя в угол, и только ты знаешь, как оттуда выйти. Да прибудет с тобой сила Пресвятой Богини.
Уже выйдя за дверь и закрывая ее за собой, я услышала фразу, отчего-то надолго засевшую в моей голове: “Все мы заплатим за свои ошибки, рано или поздно”.
Очередной бал, устраиваемый моими Кардиналами, застал меня врасплох. Я была выжата, как лимон и без танцев и нарядов, а тут снова суета и весь этот глянец, снова улыбка и фальшь, подлость и притворство. И я совсем была не готова к встрече с ним… Я избегала его. Пряталась за кавалерами и фрейлинами, я смеялась и уходила от него, делая вид, что мне все равно. Но он не отрывал взгляда от меня. Он преследовал меня.
На секунду мне показалось, что я потеряла его из виду, а значит и он – меня.
- Могу я вас пригласить на танец?
Прямой холодный взгляд, от которого противно сосет под ложечкой.
Нет.
Нельзя!
На нас смотрят. Я не могу отказать. Не сейчас. Я, натянув улыбку, соглашаюсь. Его руки похожи на кандалы, он сжимает мои кисти до хруста, а я улыбаюсь. Мне кажется, что он проклинает меня, потому что только молчит… Он не разговаривает больше со мной, но в его жестах, в его движениях проскальзывает жестокость. Словно он наказывает меня за что-то. Я всегда знала, что он против меня, но сейчас меня это слишком ранит. Неужели я… неужели я могла на секунду поддаться иллюзии, поверить, что ему, мужчине, будет не все равно на меня, на мои чувства. Что он сможет меня понять?
Музыка останавливается, нас окружают люди для нового танца, я вырываю свои руки и отвожу глаза. В них слезы, я чувствую, что они заполняют меня изнутри так сильно, что от них не скрыться. Я не могу сдержать их… не здесь, не сейчас… я отталкиваю Демира и ухожу, чуть улыбаясь гостям. Я стремлюсь туда, где меня сейчас точно не будут искать. Коридоры, коридоры, коридоры… Я, зажимая рукой рот, проскальзываю мимо них, словно боюсь, что вся это боль выльется из меня сплошным потоком. Быстрее… где же она?
Спасительная стеклянная дверь тяжело отворяется, запуская меня во влажное тепло оранжереи. Я остановилась в полутьме и крепко зажмурилась. Океан слез и боли был где-то там, за хрупкой стеной самообладания. Взмокшая ладонь в белой перчатке отпустила холодную металлическую ручку, и я проследовала глубь. В голове билась лишь одна мысль. Не хочу. Не хочу больше так жить. Это невозможно! Я иду вперед, не останавливаясь, туда к месту посредине всей это красоты, где журчит фонтан и есть скамейка.
Я нащупала острую корону и со всей силы швырнула ее в сторону, она улетела куда-то в кусты так и не доставив мне удовольствия наблюдать, как она рассыпается тысячью камней по выложенной камнем дорожке. Я всхлипнула. У меня больше нет сил… просто нет сил… ни на что… вся моя жизнь, вес вокруг - ложь. Демир. Его имя резануло меня как по живому… Как бы я хотела все исправить, увидеть как в плетении в каком именно ряду сделала ошибку, вернуться переплести все заново, пусть и потеряв первозданный вид, но полотно будет восстановлено. Разве так нельзя в жизни так?
Хрустнула ветка, заставляя меня резко обернуться.
- Опять ты…
Я отвернулась, пряча лицо и спешно вытирая мокрые щеки. Как всегда вовремя…
- Что случилось?
- Уходи.
- Где твоя корона?
- Где-то там в кустах, если тебе интересно. – Язвительно отозвалась я, слезы никак не кончались, а голос предательски дрожал. - Можешь ее подобрать, если хочешь.
Может и правда? Просто сдасться? И пусть горит оно все пламенем? В горле запершило сильнее. Эта идея несла толику облечения и слишком много вины…
- Ты солгала.
Это не вопрос, его просто посетило озарение. Не буду отвечать. Пусть идет к черту со своими озарениями.
- Уходи. Я хочу побыть одна.
- Значит так, - меня резко развернули за локоть. - Найди корону и надень ее на себя. Выпрями спину и будь тем, кем рождена. Королевой. Мы падаем, так бывает, но ты должна встать и идти дальше.
- Куда идти, Демир? Ты сам сказал, что я ничего не смогу исправить? Зачем ты пришел? Рассказать мне, какая плохая я и что ты все исправишь за мной? Лишь бы я согласилась все тебе отдать?
Я вырвала руку. Обида накрывала меня с головой, застилая разум и развязывая язык. Сказать все, что угодно, лишь бы ему было так же больно, как и мне. Чтобы он почувствовал, каково это быть мной. Как это больно, мерзко, противно… и очень-очень страшно.
- Потерпи еще пару месяцев, и если все это не закончится, - я второй раз за вечер оттолкнула его, наклонившись вниз и начав шарить рукой по земле между кустами, - я сама наложу на себя руки…
Я почувствовала, как слезы капают на землю, застилая глаза, так что я ничего не вижу перед собой. И еще мне стало жутко от этих слов, потому что я понимала, что это правда. Есть грань, когда отчаянье заводит тебя очень далеко. И ты не всегда можешь выбраться оттуда.
- Может хватит? За кого ты меня принимаешь? - Голос Демира возвысился. Меня дернули назад и схватили за плечи, начав трясти, словно тряпичную куклу. - Глупая ты курица с короной на голове. Ты что, думаешь, я пришел сюда, чтобы воевать с тобой? Сдалась мне твоя страна с кучей баб, у которых царя в голове нет. Думаешь, мне было с утра как-то заняться нечем, и я решил: прогуляюсь до соседней страны, авось доведу кого-то до ручки и страна мне в придачу достанется? Так что ли? Лексана, я…
Он втянул воздух в себя и замолк. Побелевшие губы плотно стиснуты, чтобы ни единое слово не проскользнуло сквозь них, на щеках ярко-красных пятна. Его пальцы медленно разжались, отпуская меня.
- Я ничего против не имею тебя или твоей страны. Только против этого… - Демир с усилием выдавил, - строя. Я смотрю в твои глаза и вижу там страдания. Это разрушает тебя. Потому что так не должно быть. Ты сломана внутри себя уже столько раз, что состоишь из одних узлов и шрамов. Скажи, ты когда-нибудь была счастлива? А твои женщины? Я не имею в виду бахвальство и самодовольство от унижения мужчин? Тебе было просто тепло и хорошо? Не хотелось хоть раз почувствовать кого-то равного тебе, но сильнее? Того, на кого ты можешь опереться и кто будет за тебя в любом случае? Вы строите из себя невесть что, играете в грозных правителей… куча девчонок, так не выросших из кукл. Ты не понимаешь, как много людей, судеб искалечено этим. И твоя – одна из них.
Он ткнул в меня пальцев, но боль от его слов была больше, чем от этого жеста.
- Ты не можешь иметь детей. И не сможешь. Потому что ты идешь против мира и против природы. Хрустальными вазами не строят дома и империи, ими любуются и сдувают пылинки. Просто подумай об этом.
С этими словами он наклонился и поднял из травы мою корону, а потом осторожно вложил мне в ослабшую руку. Он ушел, оставив меня созерцать грязную корону в своих руках.
Может быть он прав?..
