У меня был друг. с которым мы дружили с шестого класса. Вместе сидели за партой, вместе пошли в одну хабзайку, женились в один день и ушли в армию в один день. У каждого из нас родилось по дочке, с разницей в полгода. Служили не вместе, но связь держали плотную. Еще в армейской переписке мы с ним договорились, что если что-то случится с одним из нас, второй присмотрит за семьей. После армии каждый занялся своим делом, но плотно дружили семьями. Выручали друг друга, как родные. Он крестный моей дочки, я крестный его дочки Юли.
Перед тем, как Юле идти в первый класс, её родители разбились, и мы с женой стали её родителями. У Юльки нет страха смерти - ни своей, ни чужой, хотя её жизнь висит на ниточке - диабет 1 типа. Она была достаточно взрослой, чтобы запомнить родителей, никаких таких непоняток не было, и она знала нас с женой с самого малолетства, так что привыкать почти не пришлось. У нее до сих пор два папы - папа Слава и папа Леша. С ней так же работал психолог, но последствия травмы есть до сих пор.
У Юли есть желание иногда уходить из дома. Не потому, что её обижают, а просто человеку надо уйти и сосредоточиться, когда в жизни происходит сильный стресс или кардинальные перемены. Причем, не тогда, когда стресс, уходит через некоторое время после того, как ситуация стабилизируется. Она с нами 12-й год, она уже совершеннолетняя. За все эти годы уходила из дома 3 раза, последний раз в этом январе.
Первый раз в восьмилетнем возрасте, с кульком печенья в кармане. Искали 10 часов, нашли. Чувствовала она себя хреновато, но серьезных неприятностей по счастью, не произошло. Работали с психологом. После первого её побега, я с ней договорился, что когда нужно уйти - бери деньги на еду, лекарство все необходимое, и уходи. но просто звони раз в день и сообщай, где ты, и все ли в порядке (лекарства, самочувствие). Искать тебя не будут, если будешь отзваниваться. Поговорили и все, не трепали это. Вроде бы забылось это. С опекой дело удалось уладить, спасибо, пошли нам на встречу и ограничились строгими проверками в течение года.
Второй раз Юля ушла в 14 лет, через полгода после того, как получила паспорт и оформила именную банковскую карту. Её не было три дня. Ушла она не далеко, прихватив с собой "инсулиновый комплект"(мы так аптечку путешествующего диабетика называем, кое-что из еды, глюкометр, ампулы на 4 дня, документы, деньги. За пределы МО не уезжала. Просто хотела проверить себя и меня на прочность, сдержу ли я слово, будут ли её искать с ментами, как в прошлый раз, и сможет ли она один на один с диабетом.
Одни из самых трудных суток в нашей жизни. Жена на стену лезла, от слез опухла, но в милицию я звонил и никому звонить не позволил.
14-летняя Юля позвонила мне ровно через сутки, час в час. Спокойно сообщила, что с ней все в порядке, инсулин по графику, чувствует себя хорошо, находится в Подольске. И все. Без деталей, когда вернется - ноль информации. Отследить сигнал мобильного несложно - она действительно была в Подольске. Так она отзванивалась еще два дня, и по-прежнему её никто не искал.
А потом она вернулась. Жене и родной дочери категорически запретил выяснять с ней отношения. Жена меня не поняла тогда, но послушалась. Дочь поняла сразу, может быть, интуитивно. Юлька вернулась живой, в нормальном состоянии, усталой и слегка грязной.
Я уладил дело с прогулами в школе, и опека об этом случае не узнала. Но если бы с Юлей что-то случилось – и меня, и жену посадили бы, конечно. Тогда Юля этого не понимала, но отлично понимали мы с женой. Вот этого моего спокойствия, и то, что я хладнокровно поставил под удар всю семью, чтобы завоевать Юлино доверие – этого жена не могла простить очень долго, и наверное, не простила до сих пор.
Это я сейчас так вот спокойно и логично раскладываю по полочкам. А тогда спокойствие было только внешним, и почти все решения мной принимались во многом интуитивно.
Я интуитивно понимал, зачем Юля ушла, и как надо действовать, чтобы это не повторялось. Я знал, что если я не пройду Юлькину проверку на прочность, она будет сбегать каждые полгода.
Она хотела понять на практике, что с её диабетом она сможет жить. Ей, конечно, говорили об этом и мы, и в школе диабетиков, и такие же диабетики. Но когда тебе говорят, то слова воспринимаются просто теорией, а приводимые примеры – чужими примерами. Ей надо было самой проверить саму себя, один на один с диабетом. Проверила, убедилась, успокоилась. И больше, находясь под опекой, не уходила. После возвращения Юля стала доверять нам с женой – ни секретов, ни вранья, ни недоразумений. И очень ответственно относилась к тому, чтобы не заставлять нас нервничать по её вине.
Наверное, глядя на Юлькины фортели Соня себе ничего такого, что проверяло бы родителей на прочность, не позволяла. А может быть, я рано радуюсь, и София еще жахнет так, что Юлины проступки покажутся детским лепетом. В тихом омуте, сами знаете…