Прошло 13 лет после выхода на экраны фильма Велединского «Живой». Я его решил пересмотреть, и в этот раз он был воспринят мной более цельно, чем в 2006 году. Тогда я в первую очередь ловил атмосферу и подлинность — сам сюжет шёл для меня на втором месте.
У этого режиссёра есть экранизация Эдички Лимонова «Русское», но как же, боже ты мой, оно подходит в качестве заглавия для этой картины. Именно Русское — о национальной страсти к смерти. Лимоныч же и говорил как-то, что русские, в отличие от американцев жить не умеют, зато умирать у нас получается отлично. Не зря же там в фильме такой диалог Кира со священником:
БАТЮШКА: А где тут деревня? Здесь только кладбище.
КИР: Это и есть деревня.
В основе «Живого» лежит конфликт, который разрешается в конце.
Антагонист главного героя Кира — ЖИЗНЬ, она выталкивает его, она хохочет над ним, она не собирается носиться с ним за то, что он воевал, единственное, что она даст — чувство вины, грех на душу, деньги, на которые можно купить самурайский меч, спирт, а остальное — хрен его знает, что с этим всем делать. Свадьба как бы расстроилась — и не потому что "не дождалась", а потому что в герое что-то сломалось, предохранитель какой-то важный нае*нулся. И никакой магазин радиодеталей таких штук на прилавке не держит.
Видно, что Велединский сознательно цитирует «Войну» Балабанова, с которой его «Живой» сопоставим: сцена прохода солдат-призраков Никича и Игоря через заснеженные горы напоминает проход Ивана Ермакова, пленного Руслана Шамаева и Джона через такие же горы, потом «Сплин» в саундтреке, потом Чадов в главной роли (правда, младший, но и старший там есть — в роли священника).
Ясно, что Балабанов задал стиль. Тогда с момента выхода «Войны» прошло всего четыре года. Но «Живой» — совсем другой фильм. В нём нет даже врагов (чеченских боевиков), мы сами наедине со своим дерьмом — с неустроенностью, грязью, неумением жить, продажной властью, с этим всем «возвращением».
Ключ к фильму — песня Цоя из «Чёрного альбома»:
"Здесь непонятно, где — лицо, а где — рыло и непонятно, где — прядь, а где — плеть. И мне не нравится то, что здесь было и мне не нравится то, что здесь есть".
Что касается летовского «Дурачка», звучащего в одной из сцен, так «Живой» — воплощенный на экране Летов, тут даже пояснять сильно не хочется. Это просто Летов образца второй половины 80-х, когда он постоянно говорил о смерти, когда он пережил смерть многих своих товарищей, жил на этой волне.
...А в год распада СССР, спустя год после гибели Цоя, вышел фильм Никиты Тягунова «Нога» — с ним у «Живого» тоже есть общее.
Кир, как и Мартын из "Ноги" теряет ногу и начинает сходить с ума. Но у Тягунова другая тональность, там на съезжании с катушек сделан акцент, режиссёр там ближе к авангарду, к какому-нибудь Мунку. Велединский же умудряется снять и для зрителя, и напихать чёртову кучу всего. Арт-мейнстримом он это называет. Чего он понапихал?
Вот того же Джармуша. Я встречал мнение уважаемого человека, что у Джармуша нет последователей, хотя бы подражателей, потому что у него такой стиль — не ухватишь, не стыришь. Но Велединский сознательно делает русского «Мертвеца», Только Уильям Блейк отчаливает на тот берег Стикса один, даже своего проводника индейца Никто оставляет умирать на берегу, а Кир уходит «по ту сторону», в те самые заснеженные горы (может, вообще – в Гиперборею) в компании Никича и Игоря, которые уже заждались.
На миру и смерть красна, как гласит русская поговорка. Пусть живут те, кто умеет жить — как, например, Славик. Его война не сломала, он ушел с головой в быт, но кто сказал, что это плохо? Это просто уметь надо. Кир не умеет, но сделать о нём историю интересно.
