От воды в канале пахло стоялой сыростью. Из брезентовой сумки, лежащей у гранитного столба парапета, выглядывал край старенькой папки с ватманом и газета. Сутулая спина двигалась как маятник метронома сопровождая руку от холста к палитре и обратно. Стоя в шаге за спиной художника я наблюдал как поверх матового грунта на холсте как из тумана проступал дом с аркой, точь-в-точь как стоявший на противоположной стороне улицы, только без припаркованного в неположенном месте автомобиля. Изображение было нечетким, крупными мазками, но очертания угадывались сразу. Вдруг в одном из многочисленных карманов жилета художника раздражающе громко зазвонил телефон. Он недоверчиво оглянувшись отошел к перилам парапета и что-то забубнил, поглядывая то на постороннего у своего мольберта, то на воду за перилами.
Удивительно как пятна разного размера, формы и оттенка складывались в такую правдоподобную картинку. Стоило приблизиться и волшебство терялось, рассыпаясь в бессмысленную размазню. Шаг назад и «пазл» опять складывался в фотографически точное изображение оригинала. Я догадывался, что мое сознание само дописывает детали, которые мужчина в жилете и не думал наносить на холст, но, чтобы заставить чужие мозги понимать такие намёки картине требовался убедительный, реалистичный каркас и в умении клепать подобные конструкции отказать художнику было невозможно.
- Нравится? – от резкого звука у самого уха я чуть было не выронил портфель с инструментами.
Поддавшись магии цвета и теней, я упустил из вида автора картины и теперь он, стоя почти вплотную, с раздражением вглядывался в моё испуганное лицо. Мужик лет пятидесяти с худощавыми лицом, скулы заштрихованы седоватой щетиной. Глаза как-то странно, казалось одинаково внимательно смотрели и на меня и куда-то вглубь себя, откуда его вытащил телефонный звонок.
- Ага, – только и смог промычать я.
- БэГэ, – двусмысленно передразнил он.
Опомнившись, я попытался вернуть дистанцию, которая, казалось должна всегда оставаться между незнакомыми людьми. И начал было:
- Извините, если помешал, пожалуй, я…-
Но моему собеседник видимо ничего такого не казалось:
- Как звать? -
- Саша, - я начинал уже жалеть о своей тяге к искусству.
- Ты в зеркало себя видел Саша? – с ухмылкой сказал творец.
Как, наверное, уже известно моему читателю, шутки о несоответствии европейского имени и кавказской внешности перестали мне казаться оригинальными ещё в младших классах. Поэтому я молча повернулся и вспомнил о следующей по списку семье, бедствующей с отказавшей стиральной машиной. Но собеседник вдруг резко сменил тон и почти заискивающе спросил:
- Правда нравится?
Я кивнул.
- Ты сейчас вообще @х@еешь! – глаза, его заискрились как у Мефистофеля, которому предложили составить проект кредитного договора, - смотри!
Я вернулся к мольберту.
- Да не сюда! – он показал на дом с аркой. – машину видишь?
Я опять кивнул. Взяв в руки кисть, он зачерпнул белой краски из кляксы на палитре и в два мазка добавил точную копию автомобиля. Точнее он добавил две линии, а мой мозг, наверное, дорисовал недостающие детали.
- Круто, -сказал я, - я же говорил, что нравится.
Изображение теперь соответствовало оригиналу.
- А теперь? - он взял какой-то металлический скребок и размазал автомобиль на картине, превратив в лужу на тротуаре.
- Теперь тоже круто – я не мог понять, чего он от меня добивается, но потом посмотрел на противоположную сторону дороги. Автомобиля не было, а он точно никуда не уезжал.
- Ну круто, так круто… - настроение его опять изменилось на 180 градусов, он засуетился. В две секунды сложил мольберт, и с силой запихнул непросохший холст в сумку.
- Подожди, как это? - начал я, но он казалось меня не слышал и уже засеменил вдоль канала в сторону метро. – Пока, Шурик.
Через двадцать минут я всё ещё стоял и смотрел на противоположную сторону улицы. «Таращился», как сказала продавщица цветочного ларька метавшемуся в отчаянии хозяину автомобиля. Или «наблюдал» как в итоге записали в протоколе. Потом подошёл к дому с аркой, и даже потрогал лужу, оставшуюся на месте автомобиля. Дальше меня повезли.