Иосиф Бродский – не самый легкий поэт. Запоминать его стихотворения непросто. Но это увлекательное занятие. Начнем с небольших произведений поэта. Вслушаемся в ритм его строк:
Шум ливня воскрешает по углам
салют мимозы, гаснущей в пыли.
И вечер делит сутки пополам,
как ножницы восьмерку на нули —
а в талии сужает циферблат,
с гитарой его сходство озарив.
У задержавшей на гитаре взгляд
пучок волос напоминает гриф.
Ее ладонь разглаживает шаль.
Волос ее коснуться или плеч —
и зазвучит окрепшая печаль;
другого ничего мне не извлечь.
Мы здесь одни. И, кроме наших глаз,
прикованных друг к другу в полутьме,
ничто уже не связывает нас
в зарешечённой наискось тюрьме.
Представим мир его глазами: 8 Марта пробуждает в его сердце странные ассоциации: мимоза, восьмерка, а рядом сужающийся в талии циферблат, гитара с проступающим профилем возлюбленной.
А во второй строфе возникает она, прикованная в полутьме в нему взглядом. И вдруг – разрыв: ничто нас не связывает, произошел разрыв. Когда? Почему? Почему изз ее плена трудно вырваться?
Неторопливый ритм размышления и осторожную поступь поэта я ловлю и в другом тексте:
Предпоследний этаж
раньше чувствует тьму,
чем окрестный пейзаж;
я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь — заведомый плач
по тебе и по мне.
Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Переменим режим.
Дальше жить суждено
по брегетам чужим.
Трепетно-нежное произведение, послание Марине Басмановой. Короткие строки, неожиданные у Бродского, но это анапест. Влюбленные лирические герои вознесены к наступающей ночи, к небу. Может, они в чужом доме пережидают дождь? А что если дождь оплакивает их неизбежную разлуку? А как вам интонация покорности. Почему гером, любящие друг друга, поддаются обстоятельствам и понимают, что теперь их путь будет раздельный, они расстанутся, разъедутся по чужим берегам.
Как пронзительная эта прощальная нежность: обниму, закутаю, спасу от струй холодного дождя.
А потом оставит ее… Прекрасное оправдание невозможности счастья. Мужское.
Postscriptum (Постскриптум):
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньё, конечно, тут как тут.
Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелёта
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное «карр!»
звучит для нас как песня патриота.
А вот эти строки как-то непроизвольно вкрадываются в мою память