Всё началось именно с этих самых красных атласных простыней. Тогда я был молод и меня ещё интересовали женщины, но только она была моим самым долгим и серьёзным интересом: всё, что было до неё и после не имеет никакого значения. Да и в памяти о тех, кто был после, осталось слишком мало воспоминаний. Наверное, всё из-за того, что большая их часть принадлежит ей.
Ей было девятнадцать. Недавно распустившийся цветок, успевший познать, что такое первый порывистый ветер и июльская засуха. Она пережила первую любовь. Настоящую. Со слезами, истериками, слава Богу, без исполосованных вен, но тем не менее…самую глубокую и самую настоящую. Это можно было понять из того, как она заламывала пальцы и грустно прятала глаза, когда говорила о нём. И вот в таком состоянии, в состоянии полной поглощённости своей первой любовью, она появилась в моей жизни. Появилась, как идея в голове изобретателя или картина в голове художника, и лишь «Эврика!» не звучало в моих устах.
Помню, как увидел её впервые в больнице. Такая красивая и с красными глазами. Сидела в коридоре и плакала. Прошёл мимо, задержав на мгновение взгляд, но не смог с собой совладеть и вернулся. Сел рядом и достал бумажные платочки из кармана(почему-то бумажные мне всегда нравились больше, чем тканные):
- Я бы, с удовольствием, нарисовал сейчас Ваш портрет.
Как сейчас, помню, каким гневным и даже, наверное, больше диким взглядом она на меня тогда посмотрела:
-Мужчина, Вы больной?- она перестала плакать.
-Вот видите, Вы уже не плачете. Значит, я достиг своей цели.
- Слушайте, мне сейчас не до Вас. Вы не могли бы оставить меня в покое, а, если Вам не с кем поговорить, то обратитесь вон к той симпатичной молодой медсестре, она готова раздеть Вас взглядом
-Я говорил серьёзно. Я хочу написать Ваш портрет прямо здесь и сейчас.
- Мужчина, я ещё раз повторяю: мне сейчас не до Вас и не до Ваших портретов. В операционной находится мой жених. И мне сейчас совсем не хочется Вам позировать для Вашего дурацкого портрета.
-А позировать и не надо. Вам вообще ничего не надо будет делать. Просто делайте вид, что меня здесь нет, а я сяду напротив, вон там, и буду рисовать Вас, можно? Пожалуйста, позвольте мне такую маленькую вольность.
-Мужчина, отстаньте от меня! Вы сумасшедший! Вы больной! Оставьте меня в покое. И вообще…к чёрту Вас, делайте, что хотите.
Я сел в уголок так, чтобы она не могла видеть меня целиком, разве что только периферическим зрением, ну, или дрожью, которую я у неё вызвал. По прошествии нескольких минут, вновь погрузившись в свои мысли и переживания, она, казалось, забыла обо мне. И я мог спокойно рисовать её лицо. Она опять начала плакать, но на этот раз я не стал её останавливать. Я знал, что ей это нужно. Именно в эти минуты, когда дорогой ей человек был на краю пропасти, ей нужны были эти слёзы, ей нужны были эти эмоции, чтобы сердцу было легче, чтобы воздух проникал в лёгкие.
А я всё рисовал. Рисовал с какой-то жадностью и торопливо, будто боялся, что у меня её сейчас отнимут или она сама встанет и уйдёт. И, как только, я приступил к деталям, так как основное было прорисовано, из операционной вышла медсестра. Она что-то прошептала ей на ухо. Я не знаю, что именно, но помню, как она побледнела и как подкосились её ноги. Я вскочил со своего места, пытаясь успеть поймать её. Успел. Тогда я успел её поймать...
Продолжение следует...
"Девушка с атласными простынями. Часть 2" читай здесь.
"Девушка с атласными простынями. Часть 3" читай здесь.