Откуда взялся этот дед я так и не понял. Самый обычный дед, в косоворотке шнурком подпоясанной, в пиджачке кургузом и кирзовых сапогах. Идет по ходу сообщения, как по своему огороду. Сапоги запыленные, за плечами мешок, на голове картуз, бороденка седая и никак я не пойму, что с ним не так. А он топает, со всеми здоровается, каждому кланяется, достает из мешка хлеб и раздает по буханке. Для солдата буханка, как подарок нежданный. Ведь на войне как - сегодня кухня есть, а завтра её уже нет, и когда она будет одному богу известно.
Вы не подумайте, что у нас по боевым порядкам, кто угодно может шастать. У нас воинская часть, а не проходной двор! Но раз этот дед так спокойно топает, значит, получил соответствующее разрешение. Иначе бы он сидел не с нами в окопчике, а в кутузке, или лежал у стенки с простреленной головой, как шпион немецкий.
И тут меня, как кипятком обдало. А вдруг, этот хлеб отравленный? И сейчас, или минут через пять, весь наш батальон помрет в жутких мучениях? А дед уже рядом стоит, здоровается и буханку мне протягивает.
Я ему говорю, «спасибо, что не хочется», а он улыбается и булку мне сует, но я волю в кулак собрал и говорю, что нас так хорошо кормят, что лишний кусок в рот не лезет. Говорю, а у самого слюнки текут, живот от хлебного духа в морской узел начинает скручиваться…
- Знаю, - говорит дед с улыбкой, - как солдата хорошо кормят. Бери не бойся, не отравленный.
Какой у того хлеба был запах! Какая корочка румяная! Виталий Палыч спокойно буханку взял, отломил горбушку, откусил…
- Спасибо дедушка, – говорит, - Очень у Вас хлеб вкусный. Вы, наверное, из местных будете?
- Из местных, – кивнул дед.
Я не удержался, отломил кусок корочки. У-у-у, м-м-м… Это не в смысле меня отравили, а в смысле какая она была вкусная. Как мамкин кулич на пасху. Такой же душистый, мягкий и сладкий. А как корочка хрустела! Не успел я опомниться, а в руках у меня уже своя целая булка оказалась.
- Кушайте солдатики, кушайте, – улыбается дед. – Вам сила нужна, чтобы в бою выстоять.
- Не волнуйтесь, дедушка, выстоим и разобьем! – уверенно сказал я, не переставая жевать. – Танки у нас быстрые, броня у них крепкая, командиры смелые. Даже не сомневайтесь, как пить дать разобьем.
- Броня это хорошо, – согласился дед. – И командиры смелые, тоже хорошо. Но ведь вся тяжесть на плечах солдатских лежит. Без вас ни один танк с места не стронется, а командир может сколько угодно приказы отдавать, но если солдат из своего окопа со штыком наперевес на пулеметы, на верную смерть, не пойдет, не приказы это будут вовсе, а простое сотрясание воздуха.
- А сами Вы воевали? – спросил Виталий Палыч.
- Воевал, – кивнул дед.
- А в какую?
- В германскую…
- А где?
Ума не приложу, зачем это все Палычу надо?
– Про брусиловский прорыв слыхали?
Я не слышал, а Виталий Палыч кивнул. И откуда он все знает?
- Там мне германский осколок в живот и саданул, – продолжил дед. – Выжил чудом. Люди добрые выходили. Если бы не они…
Плохая примета, перед боем о ранениях говорить, и я решил сменить тему:
- А места здесь у вас красивые…
- Красивые, – согласился дед, - смотришь и душа радуется.
- А деревня ваша как называется? – продолжал интересоваться Виталий Палыч.
- Кузькино, она называется, – ответил дед. – Богатая раньше деревня была, любо дорого смотреть, а теперь захирела. Одна церковь от былой славы осталась.
- Оно и понятно, война, – сказал Виталий Палыч.
- Она, проклятая, – кивнул дед. – Да и не только…
- А хозяйство у Вас справное? – спросил я. – Скотинка, какая, есть?
- Не знаю, может и есть,- сказал дед. – Я дома давно не был…
- А откуда же Вы идете, если не из дома…??? – удивился я.
- Есть такая земля – Беловодье. Там меня после ранения выхаживали, там мой дом… был, - уклончиво ответил дед.
Беловодье, Беломорье. Все ясно, из лагерей топает, - подумал я. - Вот не повезло бедолаге. Срок отмотал, откинулся, домой пришел, а тут война! И ведь какой героический дед, сразу к нам в окопы, хлебом кормить, а не к жене и детишкам… Но откуда у него тогда хлеб, да еще горячий? Если он дома еще не был?
- А озеро это как называется? – продолжал допытываться Виталий Палыч.
- Озеро? Озеро наше Светлым кличут, – ответил дед.
- Глубокое? – спросил я, не то, чтобы интересуясь, просто, чтобы подержать разговор…
- Не просто глубокое, бездонное…
- Так уж и бездонное? – засомневался Виталий Палыч.
- Бездонное, – подтвердил дед. - Про Китеж-град слыхали?
- Слыхали, – кивнул Виталий Палыч и уже собрался что-то спросить…
- А я - нет! – сказал я. Ну согласитесь, сколько можно быть темным неучем. Если про брусиловский прорыв ничего не слышал, так хоть про Китеж-град узнаю.
А дед, мне кажется, этому обстоятельству даже обрадовался, устроился поудобнее на бруствере и начал:
- Ну, значит так. Давным-давно стоял на берегу озера прекрасный град Китеж. Построил его князь Юрий Всеволодович, сын князя Всеволода Большое Гнездо. Город был весь из белого камня красоты неимоверной, а церквей в нем было… больше чем домов.
«Религиозную пропаганду дедуля гонит. Видно бедняга после ранения и отсидки совсем умом тронулся», - подумал я, но перебивать не стал.
- Но напали на Русь орды татарские. Разбили они в жесткой битве князей русских. Юрий Всеволодович израненный с остатками своей дружины в Китеж-граде укрылся. Хан Батый как узнал об этом, так сразу захотел этот город найти, разграбить и сжечь. Но даже под пытками и никто из русских людей не соглашался показать к нему дорогу. А стоял город в местах глухих, заповедных, среди болот и лесов, и найти его человеку пришлому и недоброму было невозможно.
-Но нашелся все, же один предатель, - в этом месте дед неодобрительно, зло крякнул и ударил кулаком по краю окопа, - звали его Гришка Кутерьма. Он пыток и смерти лютой испугался и согласился за золото и серебро провести басурманов к заповедному городу. И вот тайными тропами вышли монголы к Китежу и окружили. И было их так много, что лошади всю траву вокруг съели, обгрызли кору с деревьев и выпили все родники и озерца мелкие. Увидели князь и дружинники его верные, что не победить им батыевы полчища и стали готовиться к смерти нелегкой, но доблестной: с мечом в руке, с горой убитых врагов за спиной. Но, что, же будет с детишками малыми, с бабами и стариками? Неужели останутся они на полон и поругание врагам беспощадным?
Продолжение следует...